Серджио Донати - Бумажная гробница

— Это же почти ребенок…

Вальтер ответил ему тем же взглядом, но ничего не сказал. Некоторое время они шли молча.

— Вы навестите эту девушку? — Вдруг спросил Вальтер.

— Вы собираетесь пойти со мной?

— Нет. Она и без того напугана. К тому же я вам уже поверил сегодня. Вы не будете это отрицать. Поэтому предлагаю работать вместе.

Увидев изумление на лице Джанни, он продолжал:

— Мне кажется, я достаточно узнал вас. Может быть, это прозвучит несколько грубо, может быть, цинично, но вы честный, совестливый и сентиментальный, как старая дева. Это показал случай с девушкой: вы позволили ей уйти не потому, что не хотите неприятностей — вы хотите быть уверенным в том, что она не имеет к этому делу никакого отношения.

Он остановился и спросил в упор:

— Вы умеете писать? Я имею в виду: складно излагать мысли, свои и чужие. Есть у вас острый глаз, терпение, самообладание? Вы можете три часа просидеть на жестком стуле? Проглотить десять рюмок виски и не опьянеть? Есть у вас нюх на сенсацию? Как у нас говорят: «Когда собака кусает человека, это неинтересно, а вот когда собаку укусил человек, это уже сенсация». Вы понимаете, что я вам предлагаю?

— Более или менее, — насторожился Джанни. — Вы предлагаете мне работать на вас.

— Не на меня, а на себя самого. Ведь вы теперь без работы, потому что клуб наверняка закроют. Так давайте работать вместе. Возможно, журналистика понравится вам. Конечно, это собачья профессия, но в принципе неплохая. Богачом не будете, но…

— Вы хотите, чтобы я был у вас под надзором, — улыбнулся Джанни.

— Но зачем? — пожал плечами Вальтер.

— Ну, хотя бы потому, что не верите в историю, которую я рассказал сегодня.

Вальтер хотел что-то сказать, но Джанни прервал его:

— Я согласен. Независимо от того, верите вы мне или нет.

— Тогда отлично, — Вальтер остановился и торжественно произнес: — Поздравляю вас с вступлением в великую семью лжецов и словоблудов. Давай перейдем на «ты». — Он посмотрел на часы. — А теперь пора спать. Утром отправляйся к девушке и выжми из нее все, что можно, и даже больше. Я уверен, что она красавица. А потом приходи в редакцию. Спокойной ночи.

— Одну минуту. А что, если я начну блефовать?

— Во мне живет физиологическая потребность верить людям.

Вальтер помахал на прощание рукой и зашагал по безлюдной улице. Джанни задумчиво смотрел ему вслед и еще долго слышал, как сухой стук башмаков Вальтера эхом отражается от стен и пропадает в каменном лабиринте.

Сквозь ажурную чугунную решетку Джанни хорошо рассмотрел большой дом, бывший когда-то аристократической виллой, частично перестроенной, который сиял белизной алебастровых скульптур на фронтоне и свежевыкрашенными голубыми ставнями. Дом был окружен парком, очень обширным, судя по тому, что было видно с улицы, очень тенистым и хорошо ухоженным.

Джанни подошел к воротам и нажал кнопку звонка: тотчас послышался щелчок, и одна створка бесшумно откатилась в сторону. Направляясь к дому по широкой аллее, Джанни разглядел за домом лужайку, обсаженную розами и окружающую теннисный корт. У открытой парадной двери стоял человек, одетый в синюю униформу камердинера, и внимательно смотрел на приближающегося юношу.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы видеть синьорину Марину.

— Синьорина спит. Она вернулась поздно, и я не могу беспокоить ее.

— Мне очень жаль, но я должен ее увидеть.

— Слишком рано, синьор.

— Мне очень жаль, — упрямо повторил Джанни, спокойно прошел мимо камердинера в широкий вестибюль и огляделся: две двери слева и справа, в глубине — лестница, ведущая наверх. Джанни повернулся к камердинеру, который с нерешительным видом следовал за ним.

— Вы не собираетесь позвать ее? Может быть, я сделаю это сам?

Эта мысль потрясла камердинера. Но он быстро пришел в себя, с достоинством открыл одну из дверей и жестом пригласил Джанни в небольшой зал.

— Как прикажете доложить?

— Никак. Она знает, о ком идет речь.

Не обратив внимания на насмешливо-почтительный вопрос, Джанни приблизился к громадному настенному зеркалу и впервые за сегодняшний день увидел свое отражение. Красные опухшие глаза на сером небритом лице, помятый костюм, который он старательно отутюжил накануне. Совсем не респектабельный господин, особенно по соседству с прекрасной вазой из серебра, покоящейся на старинной работы столике с витыми ножками. Краем глаза он заметил, что камердинер продолжает внимательно наблюдать за ним.