Эд Макбейн - Вечерня

И вот Уиллис — офицер полиции, поклявшийся защищать и укреплять правопорядок в городе, штате, стране, — влюбился в бывшую проститутку, сознавшуюся в убийстве, и, предположительно, воровку; можно и в обратном порядке. Во всем городе только два человека знали, что Мэрилин когда-то была проституткой: лейтенант Питер Бернс и детектив Стив Карелла. Уиллису было известно, что они умеют хранить секреты. Но ни тот, ни другой не догадывались, что она к тому же убийца и воровка. Лишь Уиллис услышал это маленькое признание, он — единственный, кому она...

— Да, я. Я убила его.

— Я не хочу этого слышать. Прошу тебя. Я не желаю слышать об этом.

— Я думала, ты хочешь знать правду!

— Я — полицейский! Если ты убила человека...

— Я не убивала человека, я убила чудовище! Он вырвал все мои внутренности, у меня не может быть детей, ты это понимаешь?

— Пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Мэрилин...

— Я бы его снова убила. В ту же минуту.

Она использовала цианистый калий. Вряд ли так поступил бы обладатель доброго сердца. Цианистый калий. От крыс. А потом...

— Я вошла в его спальню и стала искать шифр к замку сейфа, потому что там должен был лежать мой паспорт. Я разгадала комбинацию. Открыла сейф. Мой паспорт был там. И около четырехсот миллионов аргентинских аустралей, или два миллиона долларов!

В ту ночь, когда она во всем призналась Уиллису, в ту, такую сейчас далекую ночь она спросила:

— Ну, и что теперь? Ты меня выдашь?

Он не знал, что ответить.

Он был полицейским.

И он любил ее.

— Кто-нибудь знает, что его убила ты? — спросил он.

— Кто? Аргентинская полиция? С какой стати им заниматься убитым сутенером? Впрочем... Ведь я же удрала из конюшни, да и сейф оказался открытым, и куча денег уплыла, так что они может быть, и вычислили, что преступницей являюсь я, — кажется, это слово вы используете?

— Есть ли ордер на твой арест?

— Не знаю.

И снова тяжелое молчание.

— И что же ты собираешься делать? — спросила она. — Звонить в Аргентину? Выяснить, выписан ли ордер на арест Мэри Энн Холлис, личности, которой даже я уже не знаю? А, Хэл? Ради Христа, я люблю тебя, я хочу быть с тобой вечно, я люблю тебя, Господи, я люблю тебя, что ты хочешь делать?

— Не знаю, — ответил он.

Он все еще был полицейским.

Но каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, его бросало в холодный пот, и каждый раз он надеялся, что это не полицейский инспектор из Буэнос-Айреса, желающий сообщить ему, что следы убийства привели в этот город и они ведут приготовления к экстрадиции [4] женщины по имени Мэрилин Холлис.

В такую ночь, как эта, легко забыть свои страхи.

Легко позабыть, что есть тревоги, которые никогда тебя не покинут. В самом начале одиннадцатого город был залит ярким светом. Насколько Уиллис мог себе представить, так выглядит весна в Париже: он никогда там не бывал. Но было здорово похоже на Париж, и действительно пахло весной, самой благоуханной из всех весен, которые ему довелось пережить. Едва он и Мэрилин вышли из ресторана, легкий ветерок подул из Гровер-парка. Они оба улыбнулись. Он остановил проезжавшее такси и попросил водителя ехать в пригород дорогой, пролегающей по парку. Они все еще улыбались, держась за руки, как подростки.

Харборсайд-Лейн, где находился дом, принадлежавший Мэрилин, был расположен на территории 87-го участка — район, конечно, не столь привлекательный, как Сильвермайн-Овал, но соседство было довольно милым, по крайней мере, если сравнивать с остальной частью участка. Дом 1211 стоял в ряду зданий, построенных из коричневого кирпича, изукрашенных на недоступной высоте надписями, сделанными распылителем. Стальные ворота в правой части здания охраняли въезд во двор, ведущий к гаражу, стоявшему примерно в пятидесяти футах от мостовой. Окна цокольного и первого этажей были забраны решетками, колючая проволока с крыши перекрывала второй этаж. На табличке рядом с кнопкой звонка красовались два имени: «М. Холлис и X. Уиллис».

Уиллис заплатил водителю, добавив великолепные чаевые: это была такая ночь! Мэрилин отпирала переднюю дверь, когда машина была уже у поворота. Она повернула за угол и исчезла из виду, шум двигателя постепенно слабел, слабел и совсем затих. На мгновение улица, маленький парк через дорогу погрузились в тишину. Уиллис глубоко вздохнул и посмотрел на небо. Над головой мерцали звезды. Ночь Пиноккио. Он уже ждал, что сейчас Джимми Крикет вприпрыжку подойдет к ним по тротуару.

— Хэл?