Хеннинг Манкелль - Убийца без лица

Валландер не мог избавиться от мысли, что Швеция на пороге серьезнейших перемен. И в какие-то моменты невольно соглашался с аргументами против приема беженцев, зазвучавшими в СМИ в связи с судебным процессом. Знает ли правительство и Иммиграционное управление, что за люди приезжают в Швецию? Кто из них в самом деле беженец, а кто — просто авантюрист или, хуже того, преступник? Как их различают?

Долго ли может продолжаться такая неразборчивая благотворительность? Пока не разразится полный хаос? Существуют ли какие-то пределы?

Пытаясь разобраться во всем этом, он вдруг осознал, что, как и многие другие, разделяет общую смутную тревогу. Тревогу перед неизвестностью, страх перед чужим.

В конце февраля суд закончился. Рюне Бергман получил большой срок. Ко всеобщему удивлению, он не стал обжаловать приговор. Приговор вступил в силу.

Снег больше не выпадал. Как-то ранним утром в начале марта он пригласил Аннет Бролин прогуляться по побережью. Птичьи стаи возвращались домой из дальних стран, где светит Южный Крест. Валландер вдруг взял спутницу за руку, и она ее не отдернула. Во всяком случае, сделала это не сразу.

Ему удалось сбросить четыре килограмма. Но он понял, что вряд ли уже будет таким поджарым, как тогда, когда Мона ушла от него.

Они иногда говорили с Моной по телефону. Курт Валландер чувствовал, что ревность понемногу испаряется. И шоколадная красотка, долго являвшаяся ему во сне, больше не показывалась.

В марте Сведберг снова подал заявление о переводе обратно в Стокгольм. Рюдберг уже две недели лежал в больнице. Поначалу все думали, что дело в его ноге. Но Эбба рассказала ему по секрету, что у Рюдберга рак. Откуда она это знает и что за форма рака — выяснить не удалось. Когда Валландер навестил его, Рюдберг сказал, что лег на плановое обследование. Подозрительное пятнышко на рентгеновском снимке, возможно, язва толстого кишечника.

Валландеру стало невыносимо грустно при мысли, что Рюдберг тяжело болен. А сам он продолжает заниматься делом о двойном убийстве с нарастающим чувством безнадежности. В отчаянии он шваркнул папку с материалами о стену. Долго сидел, опустив руки, и смотрел на бумаги, разлетевшиеся по всему полу. Потом ползал на коленях, собирая и сортируя протоколы. Надо было все начинать сначала.

Чего-то я не вижу, думал он. Где-то прячется разгадка, а я ее не вижу. Какая-то подробность — деталь, ключ, который надо повернуть. А куда повернуть? Влево? Вправо?

Иногда он звонил Йорану Буману. Хотелось облегчить душу. Тот помогал ему с этим делом по собственному почину. Собрал, например, все сведения о Нильсе Веландере и других возможных подозреваемых. Два дня подряд Валландер вел долгие разговоры с Ларсом Хердином, но не продвинулся ни на йоту.

В середине марта ему удалось уговорить Аннет Бролин поехать с ним в оперу в Копенгаген. По пути назад она терпеливо выслушивала его жалобы на одиночество и заброшенность. Но, когда он сказал, что любит ее, она сменила тему разговора.

В субботу и воскресенье 17 и 18 марта у него гостила Линда. Она приехала одна, кенийского друга с ней не было, и Валландер встретил ее на станции. Эбба накануне прислала свою приятельницу, чтобы та как следует прибралась у него в квартире. Вдруг показалось, что он вновь обрел дочь. Они съездили к морю, пообедали в парке Лилла Вик, а потом сидели дома и до пяти утра разговаривали. На следующий день они отправились к отцу, и он забавлял их веселыми историями про Курта Валландера, когда тот был маленьким.

Рано утром в понедельник Валландер проводил дочь на поезд. Похоже, утраченное доверие понемногу восстанавливалось.

Он сидел в кабинете и в тысячный раз просматривал материалы дела, как вдруг без стука вошел Рюдберг. Сел на свой излюбленный шаткий стул у окна и без предисловий объявил, что ему поставили диагноз — рак предстательной железы. Теперь он надолго ложится в больницу для облучения и химиотерапии, но успех вовсе не гарантирован. Ради всего святого, никаких охов и вздохов. Он зашел только для того, чтобы напомнить о последних словах Марии. И об удавке. После этого он поднялся, крепко пожал Валландеру руку и так же неожиданно ушел.

Валландер остался один. Ему было очень жаль Рюдберга. Но надо продолжать расследование. Теперь он остался один — Бьёрк посчитал, что этого достаточно, в полиции накопилось много других дел.

Но в марте ничего не прояснилось. В апреле тоже.

Сведения о состоянии здоровья Рюдберга, которые он получал от Эббы, были малоутешительными. Ему то становилось лучше, то снова хуже.