Эд Макбейн - Грабитель

Он вытянул руку.

Обхватив женщину за шею и прижав к себе, он затянул ее в чернеющую пасть переулка, прежде чем она успела закричать. Там он повернул ее к себе, схватил одной рукой за свитер и, удерживая его в горсти, швырнул на кирпичную стену.

— Спокойно, — негромко сказал он и посмотрел ей в лицо. У нее были холодные зеленые глаза, и они сузились, наблюдая за ним. Еще у нее был тонкий нос и жесткая кожа.

— Что тебе от меня нужно? — спросила она. Ее голос оказался хриплым.

— Сумочку, — ответил он. — Живо.

— Почему ты надел солнечные очки?

— Отдай сумочку!

Он протянул руку, но она отдернула сумку. Тогда он крепче захватил свитер. Потянул женщину на себя от стены и через мгновение снова толкнул ее на кирпичи.

— Сумку!

— Нет!

Он сжал левую руку в кулак и ударил ее в лицо. Голова женщины качнулась назад. Она ошеломленно потрясла головой.

— Слушай, — сказал он, — слушай меня. Я не хочу причинить тебе боль, поняла? Это было просто предостережение. Теперь отдай мне сумочку и не пищи, когда я уйду, слышишь. Чтобы ни писка!

Женщина медленно вытерла рот тыльной стороной ладони. В темноте посмотрела на кровь и прошипела:

— Больше не касайся меня, педик!

Он замахнулся для нового удара, но внезапно она пнула его ногой, и от боли он согнулся пополам. Она хлестнула его по лицу, ее мясистые кулаки сжались и стали колотить по нему снова и снова.

— Глупая…

Он схватил ее за руки и резко толкнул на стену. Он ударил ее два раза, чувствуя, как костяшки пальцев бьют по ее глупому, безобразному лицу. Она привалилась к стене, застонала и сползла на асфальт к его ногам.

Он постоял над ней, тяжело дыша. Оглянулся через плечо и осмотрел улицу, приподняв солнцезащитные очки, чтобы лучше видеть. В поле зрения не было никого. Он поспешно наклонился и подобрал сумочку, отлетевшую в сторону.

Женщина не двигалась.

Он снова с удивлением посмотрел на нее. Черт побери, почему она вела себя так глупо? Он не хотел, чтобы это случилось. Наклонившись еще раз, он приложил голову к ее груди, твердой, как у мужчины. Она дышала. Довольный, он поднялся на ноги, и на его лице мелькнула полуулыбка.

Стоя над ней, он поклонился, галантно согнув руку с сумочкой и прижав ее к поясу, и произнес:

— Клиффорд благодарит вас, мадам, — и убежал в ночь.

Бывало, что детективы 87-го участка приходили к согласию по отдельным вопросам, но они всегда расходились во мнениях, когда речь шла о сравнительной ценности разных осведомителей, услугами которых они время от времени пользовались. Как заметила одна старая дева, поцеловав корову: «Все это дело вкуса». Точно так же осведомитель, сотрудничавший с одним полицейским, вполне мог вызывать резкое неприятие у другого.

Все признавали, что Дэнни Гимп заслуживал доверия больше других стукачей, но даже самые преданные сторонники Дэнни понимали, что некоторые их коллеги получали лучшие результаты, пользуясь услугами других осведомителей. То, что все детективы в значительной степени зависели от информации, получаемой из преступного мира, не обсуждалось; вопрос был только в том, какого информатора предпочесть.

Хэл Уиллис покровительствовал человеку по имени Жиртрест Доннер.

Фактически благодаря полученной от Доннера и достойно вознагражденной помощи Уиллис точно пополам расколол немало крепких орешков. И вне всяких сомнений, становилось ясно, что грабитель Клиффорд, любитель вежливых поклонов, — именно такой крепкий орешек.

Сотрудничество с Доннером имело лишь одну отрицательную сторону, связанную с его любовью к турецким баням. Худощавый Уиллис не получал никакого удовольствия, теряя в весе по три-четыре фунта при каждой беседе с Доннером.

Доннер же был не просто толстый, его неспроста звали Жиртрест. Он был тучным. Он был огромным, просто человек-гора.

Жиртрест сидел, задрапировавшись полотенцем, и пласты плоти колыхались по всему его телу, когда он вдыхал пар, окружавший его и Уиллиса. Тело его было бледным, болезненно белым, и Уиллис подозревал в нем наркомана, но был бы чертовски не прав, если бы решил арестовать хорошего осведомителя за хранение наркотиков.

Доннер сидел, как огромный белый Будда, и вдыхал пар. Уиллис смотрел на него и потел.

— Клиффорд, говоришь? — спросил Доннер. Говорил он таким замогильно-глубоким, хриплым голосом, будто вещал от лица самой Смерти.

— Клиффорд, — подтвердил Уиллис. Он чувствовал, как пот заполняет его густые волосы, струится по шее, по узким плечам и дальше вниз по позвоночнику. Ему было жарко. Во рту пересохло. Он посмотрел, как Доннер томится, словно огромный, довольный собой овощ, проклял всех жирных людей и повторил: — Клиффорд. Ты должен был читать о нем. Это напечатано во всех газетах.