Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем

Этой ночью Турецкий не спал. Разгуливал по тесной клетушке, прихлебывал нектар, прихваченный из бара, напряженно думал. Сопоставлял имеющиеся сведения, додумывал то, чего не знал. Вспоминал, анализировал. Отыскал в выдвижном ящике тумбочки огрызок карандаша, выдернул из бельевого шкафчика накрахмаленную скатерть, разложил ее на столе изнанкой вверх, принялся вычерчивать схемы. Голова кипела, как ненормальная. Купание в воде, видимо, пошло на пользу организму — он неплохо себя чувствовал. То сидел, обхватив виски ладонями, пристально всматривался в нарисованные стрелки и каракули, то вдруг вскакивал, бегал по каюте. Часть подозреваемых он отсеял, с остальными следовало работать. Но когда работать? Время неслось, как угорелое, каждый раз, когда он смотрел на часы, минутная стрелка убегала минут на двадцать, и часовая тоже не стояла на месте. Он мог себя поздравить, теперь у него имелись конкретные подозреваемые, их число сузилось, их оставалось совсем немного…

Он с головой ушел в свои мысли, для него перестал существовать окружающий мир, он ничего не слышал. Когда на корабле раздался истошный вопль, он не сразу вернулся. Все казалось ненастоящим, далеким, ненужным. Вопль не смолкал, орала женщина — пронзительно, страстно, с надрывом. Дошло, наконец, он выронил карандаш, застыл с открытым ртом. Орали где-то здесь, на нижней палубе. Он спохватился, бросился из каюты. А крик не смолкал…

Коридор освещался — видно, так распорядился Голицын. Или Салим так решил — чтобы увереннее чувствовать себя на посту. Но Салима в проходе не было. Коридор казался пустым, однако кричали где-то здесь. Крик оборвался, его сменило сдавленное всхлипывание. Он захлопнул дверь, припустил по коридору. Распахнулась каюта перед носом — на шум высунулась Герда. Он отбросил от себя дверь, чтобы не мешалась, она испуганно ойкнула, он побежал дальше — не было времени извиняться. Он перепрыгнул в соседний отсек, оттолкнул заспанного Феликса, кого-то еще — кажется, Лаврушина или Робера — испуганные люди потихоньку выбирались на шум. Он пробежал почти в конец коридора, влетел в открытую дверь.

Это была крохотная каюта Салима — имеющая отдельный выход в коридор и еще две двери — к Ирине Сергеевне и Голицыну. Он застыл, растерянный не на шутку. Ирина Сергеевна больше не орала — у нее не было сил орать. Она сидела на полу, сжавшись в комок, диковато смотрела на Турецкого, тяжело дышала. Посреди каюты валялся мертвый Салим. Холеное лицо охранника свела судорога (больно было перед смертью), руки вытянуты по швам. Пиджак пропитан кровью — его ударили ножом в живот. Кровь уже загустела, свернулась. Наметанному глазу хватило несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию. Орудия убийства не видно. От ног мертвеца к дверям тянется полоска высохшей крови. Убили в коридоре, когда он выполнял там свои скучные служебные обязанности. Турецкий метнулся наружу, пока не успели собраться люди, бухнулся на корточки. Так и есть, под дверью бурое пятно, практически сливается с ковровой дорожкой, со стороны незаметно. Пырнули снаружи, затащили в каюту. Он вновь бросился к телу. Покойник конкретный, пульса нет. Убили не сказать, что недавно, тело уже остывало. Полчаса, как минимум, прошло. И, как водится, никаких улик…

— Это вы его, Ирина Сергеевна? — задал он глупый вопрос. — Убили, втащили в каюту?

Она заревела в полный голос. Он ударил ее по лицу — не грубо, чтобы пришла в себя. Голова ее дернулась, словно держалась на эластичной пружинке, в глазах появилось что-то разумное.

— Что случилось, Ирина Сергеевна? Быстро отвечайте.

— Я не знаю… — она проглатывала слова и целые предложения. — Мне не спалось… я думала… хотелось поговорить с Игорем… постучала в ту дверь, — она показала подбородком на узкий проем к себе в каюту, — но Салим не ответил… я решила, что он в коридоре… Вышла туда, но и в коридоре его не было… а дверь к нему была открыта… Я вошла… — она захлебнулась словами, стала кашлять.

У каюты уже толпились люди. Никто не осмеливался войти внутрь. Бледный, как полотно, Лаврушин, Феликс с трясущейся губой, прямой, как штык, Манцевич — с такой физиономией, словно его вели на казнь, и он из последних сил держал фасон. Внезапно екнуло сердце, Турецкий бросился ощупывать покойника. Кобура — пустая. В карманах тоже нет пистолета. Весело, нечего сказать.

— Господи, неужели убили Игоря Максимовича? — пролепетала Герда, проталкиваясь в первые ряды «зрительного зала».