Андрей Кивинов - Благие намерения

Ну и, конечно, о том, что произошло вчера днем на Мойке, в двухстах метрах от смертного одра Александра Сергеевича.

— Ну, чего, — прокомментировал Любимов. — Картина ясна. Наливай, Василий Иваныч.

— И где сейчас твой Антон? — нервно спросил молчавший доселе Виригин.

— Дома сидит. Можно его позвать. Позвать?

— Не надо пока, — отказался отец. — Дураков здесь и так хватает.

— Пап, что ему будет?..

— Что… Под суд пойдет, — ответил Максим скорее в воспитательных целях. Было понятно, что если кому идти под суд — то, скорее, ему самому.

— Он же защищался! — воскликнула дочь. — Тот в него из резинового стрелял!

— «Из резинового» — хорошо сказано… Статей, Юля, знаешь, много… Если не за убийство, то за кражу оружия, за вымогательство.

— Пап, Антон же ради меня, помочь хотел, — Юля была готова разреветься.

— Умники, ничего не скажешь! — прокомментировал Рогов. — Расследовали, выследили, «замочили»… Акселераты, ёлкин блин!

— Рыцарь. Печального образа. Без страха и ума, — добавил Виригин.

— Но тот же сам преступник, людей обманывал! — жалобно заныла Юля. — Маму…

— Эх, Ирина, Ирина… — вздохнул отец. — Говорил я ей… И ведь обещала!

— Благими намерениями, Макс… — Любимов хлопнул друга по плечу.

— Да знаю. Делать-то что? — Виригин кивнул на Юлю. — Они ведь тоже при делах.

Юля все-таки разревелась. Кино в ее голове кончилось, уступив место грубой реальности.

— Маленькие детки, маленькие бедки… — блеснул цитатой Рогов.

— Иди спать, Юль, — велел Любимов. Она глянула на отца.

— Умываться и спать! — повторил тот, не глядя на дочь.

Юля ушла. Любимов закрыл за ней дверь. Стоя в темном коридоре, Юля подумала, не подслушать ли, что говорят на кухне… Но тут же осеклась — хватит этих шпионских игр. Не стала.

И Антону не позвонила, хотя очень хотелось. Завтра позвонит.

— Ситуация критическая, но не смертельная, — рассуждал на кухне Рогов, разливая остатки коньяка, — учитывая, что убили «кидалу». Туда ему и… Прости меня, Господи.

— Я бы, Макс, на твоем месте на себя все взял, — припечатал Любимов, опрокинув коньяк в рот.

— Да это ясно, куда деваться… — вздохнул Макс. — Вот только как это выглядеть будет?..

— Смотри. Все логично. Мы с Васей конвойника «раскололи», и я тебе позвонил. А ты решил сам Лунина задержать. Один. Пришел к нему, представился, предложил пройти. Он — за пистолет. А тебе что оставалось? Необходимая оборона. Так ведь оно и есть, по существу…

— Ну, ты дал! — почесал голову Виригин. — А чего я вдруг один-то поперся?..

— Это ладно. Шило в жопе… Бывает, — рассудил Рогов. — А вот чего же ты не доложил? Это серьезнее…

— Испугался он, — подсказал Любимов.

— Детский лепет, — возразил Виригин. — Никто не поверит.

— Плевать. Морду ящиком и стой на своем. Ты на хорошем счету — прокатит…

Виригин задумался.

— Какую-нибудь статью все равно подберут, — настаивал захмелевший Вася. — Человека убить — не «ствол» посеять.

— Или на пенсию отправят, — предположил Жора. — Здесь фифти-фифти… Чем-то придется жертвовать.

— Макс, я бы не «вписывался», — продолжал Рогов.

— Вась, лучше, чтоб жену с дочкой осудили?.. Ты гонишь уже, — Любимов отобрал у Васи бутылку.

— А жену-то за что?.. — не понял тот.

— За что… За взятку, олух. Короче, Макс, там сегодня Семен компьютер сломал. Отверткой куда-то там в щель двинул, все задымилось… Так что, если к утру созреешь, признание будет раньше, чем экспертиза…

Виригин проводил друзей во двор. Роскошный закат заливал небо, будто кипело-пенилось жидкое золото. Лет двадцать назад, вот в такую же белую ночь, Максим впервые поцеловал Ирину.

Сегодня он не ложился. Выкурил остававшиеся полпачки четвертого «Кента». Если бы сигареты не кончились, смолил бы еще.

Он вспоминал, как выглядела тогда Ирина, и понимал, что она очень похожа на Юльку. Вернее, наоборот — Юлька на Ирину. Если вырядить дочь в то белое платье колоколом, что было тогда на Ирке… Неужели он это помнит?! А ведь и впрямь помнит!.. И если сделать ей такую же прическу, конский хвост…

Мода меняется, нравы меняются. Виригин смотрел в окно. Заря зарю сменила, и настоящая белая ночь разыгрывала на небесах свою феерию.

Мода меняется, нравы меняются, песни другие, книги другие…

А белые ночи над городом — те же.

И при Петре, и при Пушкине.

И ведь в войну та же сияла красота, в блокаду: природа равнодушна к человеческим страданиям…

Интересно, что у Юльки с Антоном. Насколько далеко… Она защищает его, как… Как своего мужчину.