Пер Валё - Полиция, полиция, картофельное пюре!

Теперь прошел уже почти час. Потеряно время, а ведь каждая секунда дорога.

Монссон снова покачал головой и взглянул на часы. Половина десятого.

В бар вошел Баклунд в сопровождении Скакке.

— Сидишь? — удивился Баклунд, близоруко взглянув на Монссона.

— Как с приметами? — спросил тот. — Это надо быстро сделать.

Баклунд покопался в своем блокноте, потом положил его на стойку, снял очки и принялся их протирать.

— Вот, — быстро сказал Скакке, — что мы пока собрали. Среднего роста, худощавый, волосы темно-каштановые, зачесаны назад. Коричневая куртка, рубашка пастельных тонов, желтая или зеленая, темный галстук, темно-серые брюки, черные или коричневые ботинки. Возраст — примерно сорок.

— Хорошо, — сказал Монссон. — Разослать приметы. Перекрыть основные дороги, проверить поезда, самолеты и пароходы. Тотчас же. Я хочу, чтобы он остался в городе.

Скакке ушел.

Баклунд надел очки, посмотрел на Монссона и повторил свой бессмысленный вопрос:

— Сидишь? — Потом взглянул на стакан и добавил еще более удивленно: — И пьешь?

Монссон не ответил.

Баклунд переключил внимание на часы, висевшие на стене бара, сверил время по своим и произнес:

— Эти часы тоже идут неверно.

— Конечно, — улыбнулся бармен. — Они спешат. Это наш маленький сервис: услуга клиентам, которые торопятся на поезд ила пароход.

— Ах, ах, ах! — вздохнул Баклунд. — Мы никогда в этом не разберемся. Как можно установить точное время, если нельзя верить часам?

— Да, трудное дело, — сказал Монссон, думая о своем.

Вернулся Скакке.

— Ну вот, теперь порядок, — сообщил он.

— Наверное, слишком поздно, — сказал Монссон

— С чего это вы взяли?

Баклунд вытащил свой блокнот:

— Относительно этого официанта…

Монссон поднял руку:

— Обожди, этим мы займемся позднее… Бенни, позвони в Лунд, в полицию, и попроси их послать человека в нейрохирургическую клинику. Пусть он возьмет магнитофон и запишет все, что говорит Пальмгрен. Если только он в сознании. И конечно, нужно допросить фру Пальмгрен.

— Что касается этого самого официанта, — заговорил бармен, — то могу вам сказать, что он не заметил бы ничего, если бы даже в ресторан влетел вампир.

Баклунд раздраженно молчал. Монссон тоже ничего не говорил. Поскольку формально Баклунд был начальником Скакке, то осторожничал и обращался к нему на «вы».

— Кого вы считаете самым важным свидетелем?

— Парня, которого зовут Эдвардссон, — ответил Скакке. — Он сидел недалеко, три столика от места преступления. Только…

— Что «только»?

— Он пьяный.

— Водка — это проклятие, — произнес Баклунд.

— Ладно, обождем, пока он проспится, — сказал Монссон. — Кто может подкинуть меня в полицию?

— Я, — ответил Скакке.

— А я остаюсь здесь, — упрямо сказал Баклунд. — Формально это мой случай.

— Конечно, — ответил Монссон. — Ну пока.

— Ты думаешь, он смылся? — уже в машине задал вопрос Скакке.

— Во всяком случае, такая возможность у него есть. Нам придется обзвонить массу людей и не стесняться, что кого-то разбудим. Трудная будет ночь.

Скакке искоса взглянул на Монссона, который снимал обертку с новой зубочистки. Машина въехала во двор управления полиции.

Здание полиции казалось огромным, мрачным и в это время суток совсем пустым. Они шли по широкой лестнице, и их шаги отдавались гулким эхом где-то наверху.

По натуре Монссон был большой флегматик; и роста в нем было достаточно, и флегмы тоже. Он терпеть не мог трудные ночи, да к тому же уже завершал свою карьеру. У Скакке все обстояло иначе: он был моложе на двадцать лет, надеялся на быстрое продвижение по службе, отличался рвением и честолюбием. Однако работа в полиции успела научить его и осторожности и услужливости. Так что они, собственно говоря, хорошо дополняли друг друга.

Войдя в свой кабинет, Монссон первым делом открыл окно, потом опустился в кресло и долго сидел, задумчиво поворачивая валик своего старого «ундервуда». Наконец проговорил:

— Скажи, чтобы все сообщения по радио и телефонные звонки переводили сюда. На твой телефон. — Кабинет Скакке был напротив, через коридор. — А двери оставь открытыми.

Скакке пошел к себе и стал звонить. Через минуту за ним двинулся Монссон. Встал, прислонившись к дверному косяку и пожевывая зубочистку.

Зазвонил телефон. Скакке сделал пометку.

— У человека, стрелявшего в Пальмгрена, почти не было шансов выбраться из ресторана. Его действия до того, как он выстрелил, отдают фанатизмом, — сказал Монссон.