Аркадий Адамов: Вечерний круг

— Чья?

— Твоя.

— Брешешь, — грубо отрезала Майка. — Не писала я ему никогда.

— Кому не писала?

— Вадику, кому же ещё!

— Это точно. Писала ты другому. И тот её отдал Вадику. В записке и о нём кое-что было сказано.

Лицо у Майки пылало, глаза сузились от еле сдерживаемой ярости. Она, как видно, догадалась, о чём говорит Виталий.

— Отдал… — прошептала она. — Отдал, гадина…

— Отдал, — подтвердил Виталий. — Предал тебя и отдал. А уж Вадик будь здоров как её против тебя использовал бы. Да вот потерял.

— Уж будь здоров, — машинально подтвердила Майка и повторила, словно не в силах была этому поверить: — Отдал… — И вдруг зло и недоверчиво посмотрела на Виталия. — А чем, мальчишечка, докажешь?

— Чем? Да просто отдам тебе эту записку. На кой она мне? А тебе может пригодиться, если ты и в самом деле никому ничего не прощаешь.

Виталий снова сунул руку во внутренний карман пиджака и, достав оттуда записку, незаметно положил её перед Майкой, и она мгновенно смахнула её себе на колени. Она сделала это так поспешно, словно кто-то мог наблюдать за ними в это время и не должен был увидеть записку. Так, по крайней мере, показалось Виталию, и он невольно насторожился. Майка между тем, пробежав глазами записку, покраснела ещё больше и нервно сунула её в сумку.

— Теперь мне веришь? — спросил Виталий.

— Верю, — отрывисто сказала Майка, одним глотком жадно допив кофе из маленькой чашечки. — Ну, он у меня увидит клочок хмурого неба. Все они увидят… Теперь смеётся небось надо мной со своей стервой. Ну ладно. Вот только, — она с новым подозрением посмотрела на Виталия, — не пойму я что-то, тебе какой навар от всего этого требуется. Повозиться со мной хочешь?

— Нет.

— То-то. Хоть не соврал. Тогда чего тебе надо?

— Хочу, Маечка, чтобы ты над своей горькой жизнью задумалась. В двадцать два года можно ещё всё на свете поменять. Ты гляди, вокруг тебя сейчас одно зверьё да предатели. А тебе большой любви хотелось, красивой любви, преданной, честной. Её не там надо искать.

— Где же её искать, по-твоему?

— Могу показать, если пожелаешь. Ты ведь красавица. Тебе бы только чистую душу.

— Откуда её теперь взять, мальчишечка? — вздохнула растроганная Майка и потянулась за сигаретами. — Давно она уже испачкана.

— Нет, — покачал головой Виталий, тоже закуривая. — Душа, Маечка, одним удивительным свойством обладает. Она самоочищаться может. Если сам человек захочет, конечно. Знаешь, как лёгкие. Вот бросим мы с тобой курить — и они у нас сами от копоти очистятся. Понимаешь?

И в этот момент Виталий неожиданно увидел Алексея. Он его не сразу даже узнал в новом чёрном фраке и белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой. Видимо, Алексей перешёл сюда с повышением и был теперь метрдотелем. Вид у него был чрезвычайно важный. Этим он, очевидно, хотел компенсировать свою досадную для такого поста молодость. Алексей, судя по всему, заметил Виталия уже давно и, поймав его взгляд, дружески и незаметно ему подмигнул.

Майка с минуту молча курила, потом, словно очнувшись, в упор посмотрела в глаза Виталию.

— Ты, кажись, кроме моей задумчивости, ещё чего-то от меня хотел?

— Точно. Хотел, чтобы ты меня с Горохом свела.

— Это ещё зачем? — подозрительно спросила Майка.

— Дело есть.

Майка с ожесточением размяла в пепельнице окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Она нервничала и не пыталась даже это скрыть.

— Тебе повезло, миленький, — сказала она, щёлкнув зажигалкой и прикуривая. — Боря тоже хочет с тобой познакомиться.

— Со мной?

— С тобой, с тобой, — многозначительно усмехнулась Майка.

— Откуда он меня знает?

— Знает вот.

— Ты сказала?

— Ну я. Сказала, что к тебе на свидание иду. Чего тут такого? У нас с ним как-никак любовь была.

— Была?

— Была, — резко ответила Майка, и глаза её сузились. — Была и вся вышла. Я ему этой записки не прощу.

— А что ты сделаешь?

— Знаю, что сделаю. С ножичком своим он всё расстаться не может, гадина. А на нём кровь.

— Ха! — небрежно махнул рукой Виталий. — Давно её вытер, если и была.

— Зато она у меня в глазах осталась. И у Гошки тоже. Не говорил?

— Как так осталась? — спросил Виталий, даже не заметив её вопроса.

— Вчетвером мы здесь сидели. Я с Гошкой так, для вида. Разговор с Николаем Гавриловичем Боря вёл. Уговаривал отдать бумагу и больше не писать.

— А тот?

— А тот ни в какую. Фронтовик всё-таки. Так он и сказал.

Виталий слушал, изо всех сил стараясь казаться равнодушным.