Николай Леонов - Исповедь сыщика [сборник]

— Кстати, о вокзале, — улыбнулся Гуров. — Ты мне порядком надоел, мотай на Белорусский, разбирайся с носильщиком.

— Когда я пахал в МУРе и был начальником отдела, — начал философствовать Крячко, надевая куртку, — ты никогда не позволял себе разговаривать с подчиненным в подобном тоне. Мотай… Разбирайся… — Он открыл дверь и, уже закрывая ее, закончил: — А еще интеллигент!

Крячко был человек многоопытный, слов нет, но в своих предсказаниях о медлительности чиновничьей машины ошибся. А возможно, генерал Орлов крутанул колесо с такой силой, что оно завертелось достаточно быстро.

Уже в три часа дня Гарик Загранян прошел по коридору офиса, открыл одну дверь, другую и скрылся в кабинете коммерческого директора.

— Привет, Егор! — Загранян поднял руку. — Тебя в прокуратуру вызывали?

— Здорово, Гарик, присаживайся, обожди, закончу, — Крупин работал на компьютере. — Тут у меня концы с концами не сходятся.

Когда через несколько минут хозяин выключил компьютер и откинулся на спинку кресла, Загранян, утонувший в низком кожаном кресле для гостей, неуверенно сказал:

— Да я так, без дела зашел.

— Как в Ереване? — спросил Крупин. — Старики здоровы?

— Ты уже спрашивал. В Ереване плохо, старики здоровы, скоро перевезу. — Загранян выбрался из кресла, взял со стола сигареты, закурил.

— Утром звонил тебе, искал, хотел спросить, — Крупин открыл лежавшую перед ним папку, перелистал. — Памяти никакой!

— Я с утра в прокуратуре был, — нехотя ответил армянин. — Тебя снова не вызывали?

— А чего им нужно? Бумаг побольше в папку насовать и побыстрее дело закрыть. Преступник не найден, ждите… Ждите… Ждите! На Гришу всем наплевать. Коммерсанты. Разборки. Ну скажи, Гарик, кому мешал Гриша Байков? — Крупин развел руками. — Какие с ним могут быть разборки? Со мной еще куда ни шло, я коммерческий директор, могу и на мозоль наступить. Даже с тобой возможно…

— Не говори! — Загранян махнул рукой. — Один человек приезжает, спрашивает, ты и мебель изготовить можешь? Я отвечаю…

— Гарик, ради бога! — Крупин перекрестился. — У меня таких визитеров… Так что в прокуратуре? Они хоть как зацепились?

— Егор, ты все путаешь! — вспылил Загранян. — В прокуратуре не отвечают, в прокуратуре задают вопросы. Следователь в меня вцепился, что надо, понять не могу, дорогой.

— Гарик, ты другим голову морочь, прикидывайся недоумком, а я тебя знаю.

— Зачем обижаешь? — Загранян опустил голову, пошел к дверям. — У меня подписку о невыезде взяли.

— На каком основании? Тебя в чем-то подозревают? — спросил Крупин.

— Дорогой, я тебе сказал, что в прокуратуре не отвечают на вопросы, а их задают. — Загранян вышел.

Крупину вспомнился недавний разговор с «особистом» Гуровым. Коммерческий директор начал размышлять, складывать, делить и умножать, ничего толкового в ответе не получалось. Но он знал, что подписка о невыезде — на сегодняшний день первый звонок. Вчера при первой возможности человека сразу сажали, сегодня берут подписку. Интересно, что прокуратура откопала?

Известно, что ждать и догонять — занятие не из приятных, точнее, просто отвратительное, и неизвестно, что хуже — первое или второе. Сыщик может быть умным и не очень, эрудированным, проницательным или всего понемножку и заниматься сыскным делом с большим или меньшим успехом. Но любой сыщик, даже самый посредственный, должен уметь ждать и догонять, а если человек этого не умеет, значит, у него какая-то иная профессия.

Гуров, бесцельно расхаживающий по своему кабинету, прописные истины прекрасно знал, но легче ему от этого не становилось. Когда-то, много-много лет назад, грея свой зад на ребристом радиаторе в промозглом подъезде и ожидая, что, может быть, жулик придет, молодой опер мечтал, что если он станет знаменитым, то ждать часами неизвестного результата не придется. Или, рассуждал он, я привыкну и не буду так мучиться от безделья и ожидания.

Гуров стал знаменитым, сменил промозглый подъезд на роскошный кабинет. Но если молодой опер ждал часами, то теперь Гуров ждал сутками, неделями, месяцами. Он понял, что привыкнуть к этому нервному и одновременно тоскливому состоянию невозможно, оно для человеческой психики противоестественно. Необходимо научиться терпеть. Однажды знаменитый спортсмен, олимпиец, в присутствии Гурова сказал, что, если человек не умеет терпеть, ему нечего делать в большом спорте. Своя боль больнее, каждый, владеющий профессией серьезно, считает ее уникальной.