Алексей Сухаренко - Ловушка для опера

Замутилов ожил, но, все еще не веря услышанному, продолжал пытать любимого человека.

– А почему назвала Сережей?

– А отца моего покойного как звали, – рыдая, набросилась на него с кулаками обиженная мать.

Бодряков вдруг осознал ошибку.

«Как же я сразу не отреагировал, что этот маленький человечек говорил, хорошо проговаривая все буквы а Его телефонный ребенок не выговаривал с десяток букв».

Потихоньку, чтобы не сделать своим присутствием еще больнее, он незаметно стал выходить из квартиры. Оксана продолжала плакать на любвиобильной груди многоженца Замутилова, а их маленький сын, догнал в дверях своего большого и глупого тезку, и треснул его сзади пластмассовой клюшкой.

– Ни какой ты не колобок, ты поросенок чумазый. Уходи – прогнало дитя причину материнских слез…

«Какой я болван, как же я сразу не догадался, что за заботой Петра скрывался его собственный жизненный интерес».

Егор, причесанный и побритый, одетый в мятые, но чистые брюки, имел довольно приличный вид. Отражение в зеркале смотрело на Егора с добротой и какой-то торжественной решимостью. Словно это был не он, а его старший брат, собирающейся дать младшему братишки последние наставления. Егор всегда, когда видел многодетные семьи, а особенно близнецов, представлял себе своего несуществующего брата. С ним он разговаривал о самом сокровенном, о чем не мог поведать своей матери, с ним, еще, будучи маленьким ребенком, играл в войну – стреляя в собственное отражение. Наверно это объяснялось отсутствием отца, о котором Егор, со слов матери, знал только, что он был очень свободолюбивым и глубоко несчастным человеком, который умер сразу после его рождения. Из немногочисленных фотографий, хранящихся матерью с особой тщательностью, отец всегда смотрел на него с веселым загорелым прищуром, обнимая мать Егора своей тонкой рукой с интеллигентными пальцами, и ни как не походил на несчастного человека. На других фотографиях была их дальняя родня, которых Егор так и не увидел ни разу. Он часто приставал к матери с вопросами, когда они поедут в гости к тому – то дяде или бабушке, но мать всегда ссылалась на занятость и отсутствие денег. А потом в двенадцать лет… Был прыжок в воду… и темнота. Больницы, постоянные переезды. И какой-то вакуум. Ни друзей, ни кого вокруг. Только мать, да собственный внутренний мир, в котором и обитал Егорша. Внутренний мир был тоже затемненный, как подземная пещера, в которой он побывал перед травмой, съездив с матерью по профсоюзной путевке в Новый Афон. Сам же Егор чувствовал себя в этой «пещере» довольно комфортно. Словно слепая пещерная рыбка. Иногда сознание озарялась болезненным светом глубокого понимания, словно давая почувствовать «слепой рыбке», что есть еще и другая полная эмоций жизни, но этот свет приносил только одну боль. Вот и сейчас Егору казалось, что происходящие с ним в последнее время события должны опять приоткрыть темный занавес его внутреннего мира. А что за ним? Свет? Боль?

В ожидании гостей он занял наблюдательный пост у окна. Рядом с ним сидел ребенок. Егор не знал кто он, чей и почему он здесь. Но он ни кому не мешал, и даже более того, кроме Егора его, казалось, ни кто и не замечал.

Во дворе показалась знакомая машина скорой помощи, и Егор, вспомнив о предупреждении фарфоровой врачессы, осмотрел лицо матери, убеждаясь, что ее нос чист.

Хлопнула подъездная дверь, и вскоре на пороге квартиры показались незнакомые люди.

– Ну, зятек давай знакомиться! – первой вошла к нему статная, красивая женщина с высокой и сложной прической на голове.

– Татьяна Гипократовна, мать Светланы, – представилась она, оглядывая будущего зятя с ног до головы.

Под ее оценивающим взглядом, Егор пригладил неподатливый вихор на макушке.

– Это Владимир, ее старший брат – представила женщина стоящим за ней мужчину.

– В натуре, можно просто Вовчик – он протянул Егору синюю от многочисленных наколок руку.

– А это… – стала представлять следующего мужчину Татьяна Гипократовна.

– Виталий, – самостоятельно представился мужчина, – тоже брат только медицинский.

– Да я Вас помню – узнал его Егор, – Вы привозили маму, и еще съели протухшую котлету. Живот после не пучило?

– Вот кореш мочит! – Вовчик хохотнул в лицо опешившего Виталия.

– Ну ладно Егор, показывай, как живешь, – Тамара Гипократовна дипломатично решила уйти от неприятного разговора.

Гости зашли в комнату к больной матери. Вовчик, идущий впереди, подошел к матери Егора первый. Он наклонился над ее головой и всмотревшись ей в лицо, с испугом оглянулся на остальных.