Алексей Сухаренко - Тайна проклятия

Россия. Москва. Центр.

… февраля. Понедельник.

Время: 10.00.

Анна Ефимовна Погребняк проснулась от холода и стала выползать из-под многочисленных одеял, в которые закуталась, чтобы не замёрзнуть ночью. Ей вдруг показалось, что за окном февраль 1942 года, а она в городе своей юности — Ленинграде, охваченном фашистской блокадой. Леденящий ужас прогнал звук автомобильной сигнализации, и она немного успокоилась, понимая, что война закончилась в середине прошлого века. Старушка подошла к заиндевевшему окну и остолбенела. К наполовину сгоревшему дому, где она сейчас жила, подъезжала стенобитная машина и трактор для сноса её последнего пристанища на этой земле. Строительная техника не смогла вписаться в узкие габариты проезда и задела одну из припаркованных машин у соседнего дома. Это позволяло Анне Ефимовне выиграть немного времени, но ничем не могло ей помочь.

Всё началось с того, что их дом, трёхэтажный купеческий особняк в центре Москвы, в котором проживало с десяток семей, попался на глаза кому-то очень могущественному и влиятельному, для кого в современной России не существовало ничего невозможного. Вскоре жильцов дома стали атаковать представители агентства недвижимости, предлагая различные варианты отселения. Анне Ефимовне за её комнату «добрые» маклеры предложили однокомнатную квартиру за Московской кольцевой автодорогой напротив Нефтеперегонного завода и очень возмущались, когда «неблагодарная старуха» отказалась от такого подарка судьбы. Впрочем, у неё были основания: власти города подписали соответствующее постановление о сносе дома, и она хотела остаться жить в этом же районе.

Однако её законным требованиям не торопились пойти навстречу. Летом пожилая женщина уехала из грязного мегаполиса к своей старой знакомой в деревню, рассчитывая поправить здоровье и успокоиться, надеясь, что к её возвращению всё как-нибудь уладится. Она периодически звонила с деревенской почты своим соседям по коммунальной квартире и справлялась о ситуации, но те заверяли старушку, что переселение произойдёт не ранее начала декабря. Когда в ноябре Анна Ефимовна вернулась в Москву, дом оказался пуст, все жильцы съехали, а её комната разграблена. Старушка проплакала весь день, а ближе к ночи стала собирать оставшиеся в доме ненужные, брошенные вещи и посуду, чтобы хоть как-то налаживать новый быт. Хорошо, что ей на первых порах помог рабочий местного ДЭЗа Кеша, местный забулдыга, который навесил ей входную дверь и вставил стекла в разбитые окна. Ни света, ни газа в доме не было, всё было отключено. Однако Кеша притащил ей с чердака маленькую буржуйку, и таким образом старая женщина могла хоть как-то обогреться и приготовить еду, благо дефицита в топливе не было: старые книги, газеты, разный горючий хлам. В её распоряжении был весь особняк!

Вскоре, однако, её вечно пьяного ангела-хранителя выгнали с работы, а к ней пришли два дюжих молодца в дорогих дублёнках и пригрозили спалить, если старушка сама не уберётся куда подальше из нежилого строения. Вскоре, сразу после Нового года, дом и в самом деле загорелся. Пожар удалось потушить. Во всём обвинили бомжей, а у Анны Ефимовны демонтировали печку, оставив её один на один с холодной смертью. Это стало последней каплей. Старушка уже была готова согласиться и на квартиру за МКАДом, но ей уже ничего не предлагали. От неё шарахались, словно от призрака. Как выяснилось, это было недалеко от истины. Оказывается, пока старушка отдыхала в деревне, комиссия по переселению получила свидетельство о её смерти, и поэтому все чиновники, к которым она приходила с просьбами о помощи, смотрели так, словно её и не было вовсе. Бюджет отселения был «съеден», квартальные премии получены, и никто не решался доложить наверх об этой «шероховатости» в работе.

…Итак, Анна Ефимовна увидела, как из подъехавшей легковой машины вышел префект округа, к которому она безуспешно пыталась записаться на приём. Тут же появились могучие молодцы в форме частной охраны, участковый инспектор полиции, который неоднократно грозил ей выселением. Вся свита столпилась кругом вокруг большого чиновника, внимая каждому его слову. Префект Центрального округа Иван Петрович Мостовой совсем неохотно покинул свой тёплый и комфортный кабинет в префектуре, но что он мог поделать, если получил приказ непосредственно от мэра города. Глава Москвы так и сказал: