Алексей Сухаренко - Ловушка для опера

– Аля, давай прекратим эти пьянки, а то я боюсь, не сдержусь и поколочу кого-нибудь из твоей группы. К тому же мы с тобой ни как не можем из-за этого пьяного угара остаться наедине.

– А тебе хотелось бы? – приложилась к горлышку теплой пивной бутылки женщина – Ну так все завязали. Тем более мне сегодня товар завозить в номер. Поможешь?

К вечеру стали съезжаться челноки со своим товаром. Гостиница стала похожа на Ноев Ковчег. Три часа Бодряков таскал тюки своей женщины, и под конец в номере из свободного места остался один лишь унитаз. Даже на кровати, штабелями были уложены мешки с прессованными джинсовыми куртками. От скрипа скотча, которым челноки перематывали мешки с товарами, по телу жителей ближайших домов поползли мурашки.

– Ну вот мы наедине – лукаво улыбаясь в номер вошла Алефтина, и подойдя к лежащему на тюках Бодрякову, призывно облизала губы.

– Тайм аут до вечера, пойду выпью с кем-нибудь пива и отдохну, а то опозорюсь – извинился герой любовник, ретируясь, что бы вернуться и победить.

«Как говорил Кутузов – отступление это еще не поражение».

Из номера на встречу Бодрякову вывалился Хлыст. Точнее то, что от него осталось после тяжелой работы с похмелья. Они пошли пить разливное пиво, но не дойдя до столиков, Хлыста, спутав его с другим, по заду шлепнул маленький юркий русский челнок из другой группы.

– По аккуратней нужно, а то и по харе можно схлопотать – зачем – то заступился за противного Хлыста Бодряков.

Может он это сделал потому, что после таскания тюков и сам себя уже ощущал частью цельного механизма, а может потому, что…. просто так с усталости. Они уселись за столик и заказали по кружке Гессера. Обиженный за отчет Бодряковым, челнок из другой группы сел к свои знакомым за соседний столик. Через минуту, не дав Сергею Ивановичу сделать больше двух глотков холодного напитка, он подсел к ним.

– Ты, что крутой? – он шлепнул Бодрякова по лицу ладошкой правой руки, положив на стол левую кисть с устрашающим клинком.

«Перехватить руку, и кружкой в лоб? А если не успею?» – Бодрякову вспомнился отец.

– Подожди здесь я сейчас, схожу за деньгами, и проставлю тебе за свою ошибку – схитрил, усыпляя его бдительность Бодряков, выскочив из-за стола побежал в отель, что бы уровнять свои шансы.

Скинув майку, он одел кожаную куртку, и вложив лезвие своего походного ножа в ее левый рукав, пряча рукоятку в кисти, побежал получать с должника.

«Правой крюк в челюсть, а потом поглядим на этого сосунка» – злорадствовал опер предвкушая сладость от мести.

За столиком обидчика уже не было. Хлыст сказал, что он по совету своих друзей слинял. Сергей Иванович пошел к столику к его знакомым проводить дознание. Те стали отнекиваться, а турок, обслуживающий Бодрякова, и все видевший, сразу определил в его левой руке блеск ножа, и стал поднимать шум. Оперу, много наслышанному про зверства Стамбульской полиции, ни чего не оставалось, как ретироваться обратно в гостиницу. Не отомщенное самолюбие, подогретое выпитой из горла бутылкой водки, требовало реванша.

«Мне оперу, в сраном Стамбуле, какой-то Вьюн по харе шлепнул» – рвал душу на части милиционер, и что бы хоть как-то забыть про свое унижение открыл до сих пор уцелевшую бутылку коньяка.

Через полчаса коньяк «выдохся», а Бодряков забыл про страсти местной полиции, про Алевтину, про все на свете, кроме пульсирующей в висках одной только мыслью про отмщение.

«Опер я или тварь дрожащая? Что я не найду гостиницу с этим уродом?» – решился он и вышел из номера.

Вечерний Стамбул встретил его огнями витрин, торгующих золотом лавок, и ресторанными запахами, но капитан ни чего не замечая все шел и шел, сплевывая каждый раз, видя слащавое лицо турецкого торговца…

Проснулся он от опротивевшей турецкой речи и от больного пинка под зад. Двое турок выгнали его из подъезда какого-то дома, и он оказался под уже жарким утренним солнцем в неизвестном ему месте Стамбула. Проходящие мимо ранние прохожие с удивлением и брезгливостью смотрели на его помятую физиономию.

«Чего же они морду-то кривят» – не успел подумать Бодряков, и тут же нашел ответ.

Он был голый по торс. Кроме ботинок и джинсов на нем ни чего не было.

«Вот суки куртку сперли..» – ему стало не по себе – »А где паспорт и деньги?».

Ему стало по настоящему плохо, не так плохо как бывает с похмелья, а намного хуже. Гражданин России находился голый по пояс, без денег и документов в не дружественном мусульманском государстве. Он прислонился к стенке еще не открывшегося торгового павильона, и попытался собрать трусливо разбегающиеся мысли. Прощупав карманы джинсов, он к своей неописуемой радости обнаружил две помятые пятидолларовые купюры.