Вадим Молодых - Пустые головы

– Всё нормально… Нормалёк… Нагрузило чё-то…

– Отъехал-то куда? Так смотришь… Странно… Страшно даже. Глаза – стеклянные!

И сразу же пьяно шутя – Кира бывает молодцом:

– Остекленел, что ли?!

И обоюдный пьяный… не хохот, конечно, а прерывистый шип и сип из открытых ртов. Но по паре раз всё же хохотнули – разрядились.

Ещё что-то пили из Антонова запаса… Ещё что-то ели из холодильника… Что-то говорили… Курили… Спорили о чём-то…

Детали рассосались и слились в унитаз. Антон не помнил, как и чем всё закончилось. Как Кира вызвал такси. Как ушёл, оставив дверь открытой настежь. Кто и когда её закрыл… Может сосед, зайдя в открытую и увидев пьяного участкового, диагонально валявшегося на разложенном диване…

Ничего этого Антон утром не помнил. Он помнил только одно – пятно вместо лица.

И можно было бы списать это на пьянку, как во время оной это и делал… Но на протрезвившуюся голову этот успокоительный самообман не работал – сразу проступали пятна из комиссии. Трезвая голова требовала объяснений! Сам их выстроить не мог. И Антон, не особо напрягаясь, позвонил доктору Томасу:

– Привет. Как дела? Что нового? А у меня есть… Да, по нашей теме… Надо поговорить…

Они понимали друг друга уже накоротке. Зачем лишние слова, если есть общая тайна…

– …Договорились. До связи.

Не знал Антон и новостей из жизни друга… Снова пьяным вернувшийся вечером домой Кира впервые нарвался на истеричный скандал по этому поводу…

Взгляд выглянувшей из кухни Дианы в мгновение пережил многоступенчатую метаморфозу: интерес – разочарование – брезгливость – злоба – обида. Прозвучал впитавший и выплеснувший по порядку сразу все эти эмоции вопрос:

– Это ты в больнице с другом так нажрался?!

Следом пошли шепотливые звуки, из которых торчали заострённые, как иглы, концы «с» и «ц», затухавшие в своём свисте по мере удаления Дианы к окну.

– А машина где?

– Тебе-то что? – искренняя обескураженность Кирилла…

Пока обескураженность… На последней грани беззлобия. И тут же:

– Это моя машина! – со звучным подчёркиванием принадлежности.

И этот детонатор сработал! Взорвалось… Вернее, взорвалась… Диана!

– А здесь, вообще, всё – твоё!!!

Осколками разрыва стали брызги слёз и слюны. Вспышкой – взмах рук. Треском и раскатами разрыва стал истерический крик:

– Здесь ничего моего нет! Здесь даже я сама себе не принадлежу! Тебе!!! Твоя вещь! Что хочешь, то и делаешь! Как хочешь, так и издеваешься! С-ско-т-ци-на-а…

И снова «с» и «ц», но теперь через струи и потоки влаги и прижатую к лицу ладонь.

Кира был не то что в недоумении – он был в прострации. Он стоял, покачиваясь и нежно трогая рукой стену прихожей, и пытался сообразить, что с ним самим от премьеры Дианиной домостроевской истерики стало – он протрезвел или наоборот усугубился. Кира не знал, как себя вести… Кинуться утешать любимую? Так он же пьяный, а ей, вроде как, противно – она-то трезвая. Отвалить аккуратно в сторонку – обидится – наплевать ему, дескать.

Он в задумчивости над дилеммой даже хохотнул неосторожно, вспомнив не к месту весёлую сторону понятия «женская логика».

Заполненное Дианой пространство кресла у окна, невидимое мнущемуся в прихожей Кириллу, мгновенно стало и неслышымым. Он едва успел снять с лица лыбу. Из комнаты выглянула заплаканная, но уже не плачущая, Диана:

– Смеёшься, значит? Тебе смешно… Совсем мозги пропил.

Удовлетворившийся её очевидным успокоением Кирилл бухнулся на стул снимать ботинки.

Скандал в его горячей фазе кончился. Взрыв утих. Муж и жена разошлись по разным комнатам. Он – прилечь, забыв обо всём. Она – присесть, чтобы спокойно всё запомнить.

Пустоголовый гопник, убитый по неосторожности Малым в больнице, отсутствием мозга его не удивлял. Очевидный дегенерат, чья деградация стала в перевёрнутом мире признаком биологического прогресса… И даже не парадокс «прогресс – деградация» как таковой занимал голову Антона после памятного разговора с доктором в автомобиле.

Он вспомнил-заинтересовался тем самоубийцей, с которого всё и началось. Тоже ведь был безмозглый, но отнюдь не гопник. Кто же он?

Малой зашёл в отдел полиции навести справки. Якобы по службе – его, дескать, участок, ЧП на участке. Но чтобы узнать как можно больше, вести себя решил неофициально – по-приятельски.

Он не хотел думать о себе, как о настоящем исследователе. Убеждал себя в праздности своего интереса, называл его мысленно любопытством, но прекрасно понимал – чувствовал, что в его голове пытается зародиться не уловимая пока в рамки даже не версия, а теория. Её не может не быть при таких-то делах! Она уже зудит и вибрирует. Она требует выхода в ясность.