Мэри Элизабет Брэддон - Тайна леди Одли

– Вы знаете, моя дорогая мисс Грэхем, – начала миссис Доусон, – я полагаю, вам следует считать себя исключительно удачливой девушкой.

Гувернантка подняла голову и недоумевающе уставилась на свою хозяйку, отбросив назад пышные локоны. Это были самые изумительные волосы – мягкие и пушистые, обрамляющие ее лицо и создающие бледный ореол вокруг ее головы, когда солнечный свет падал на них.

– Что вы имеете в виду, моя дорогая миссис Доусон? – спросила она, окуная кисть из верблюжьего волоса в аквамарин на палитре и тщательно ее проверяя, прежде чем наложить легкий голубой штрих, который должен был оживить горизонт на рисунке ученика.

– Ну, я имею в виду, моя дорогая, что только от вас зависит – станете ли вы леди Одли и хозяйкой Одли-Корта.

Люси Грэхем уронила кисть на рисунок и покраснела до корней своих прекрасных волос, затем снова побледнела, такой бледной миссис Доусон ее никогда не видела.

– Моя дорогая, не волнуйтесь, – стала успокаивать ее жена врача. – Вы же знаете, что никто не просит вас выходить за сэра Майкла против вашего желания. Конечно, это была бы великолепная партия: у него солидный доход, и он один из самых щедрых мужчин. Ваше положение очень возвысилось бы, и вы смогли бы делать много добрых дел, но, как я говорила ранее, вы должны руководствоваться только своими чувствами. Но я должна вам все же сказать одну вещь – если ухаживания сэра Майкла вам неприятны, то едва ли достойно поощрять их.

– Его ухаживания, – поощрять его! – пробормотала Люси недоумевая. – Ради бога, миссис Доусон, не говорите так! Я и понятия не имела об этом. Мне никогда бы это и в голову не пришло.

Она облокотилась о чертежную доску и, закрыв лицо ладонями, несколько минут пребывала в глубокой задумчивости. Она носила узкую черную ленточку вокруг шеи, к которой был прикреплен то ли медальон, то ли крестик, или миниатюра; но чем бы ни был этот брелок, она всегда хранила его спрятанным под платьем. Раз или два во время этого состояния задумчивости она убирала одну из рук от лица и нервно теребила ленточку, сжимая ее нервным движением и передвигая ее пальцами.

– Я думаю, что некоторые люди рождены для несчастья, миссис Доусон, – произнесла она наконец. – Для меня было бы слишком большим счастьем стать леди Одли.

Она сказала это с такой горечью, что супруга врача взглянула на нее в удивлении.

– Вы – и неудачливы, моя дорогая! – воскликнула она. – Я полагаю, кому бы говорить так, но не вам – вам, такому прекрасному счастливому созданию, что всем доставляет удовольствие только смотреть на вас. Я решительно не знаю, что мы будем делать, если сэр Майкл украдет вас у нас.

После этого разговора они часто беседовали на эту тему, и Люси никогда не выказывала никаких чувств, когда обсуждали, как баронет восхищается ею. В семье врача все молчаливо пришли к выводу, что гувернантка склонна принять предложение сэра Майкла, если он его сделает; и действительно, простые Доусоны сочли бы это ни больше ни меньше как сумасшествием, если бы девчонка, у которой не было ни гроша за душой, отказалась бы от такой партии.

Итак, однажды в туманный июньский вечер сэр Майкл, сидя напротив Люси Грэхем у окна в маленькой гостиной врача, воспользовался случаем – пока они были вдвоем – поговорить о предмете, который был наиболее близок его сердцу. Он попросил руки гувернантки в нескольких сдержанных словах. Было что-то почти трогательное в его манере и тоне, которым он говорил с ней – наполовину умоляя и прекрасно сознавая, что едва ли молодая красивая девушка сделает выбор в его пользу, и больше желая, чтобы она отвергла его, хотя и разбила бы этим его сердце, чем вышла за него замуж без любви.

– Я смею думать, что вряд ли есть больший грех, Люси, – говорил он торжественно, – чем тот, который совершает женщина, выходя замуж без любви. Вы так дороги мне, моя любимая, что как бы ни было глубоко мое чувство к вам и как бы ни была горька даже сама мысль о разочаровании, я не позволю вам совершить такой грех даже ради моего счастья. Если бы мое счастье могло быть достигнуто такой ценой, – повторил он серьезно, – ничего, кроме несчастья, не получилось бы из супружества, если оно совершается не во имя правды и любви.

Люси смотрела не на сэра Майкла, а вдаль, в туманные сумерки, на темный пейзаж за маленьким садом. Баронет пытался увидеть ее лицо, но она стояла к нему в профиль, и он не мог видеть выражение ее глаз. А если бы ему это удалось, то он увидел бы тоскующий пристальный взгляд, который, казалось, хотел проникнуть во мрак и заглянуть в мир иной.