Сергей Skolorussov - Ратибор и Ода. Вторая книга

– Ты потерял последнего сына. Я хочу стать тебе вместо него. Поэтому прошу руки твоей дочери.

Ивар помолчал, глядя в лицо Хельги, словно испытывая его на твёрдость намерений, и спросил:

– Она согласна?

– Да! То есть, пока нет. Но это не главное? Ведь так? Как скажет конунг, так и будет. Всё в твоих руках.

Ивар усмехнулся:

– Я для неё не конунг. Я для неё отец. И она моя единственная дочь. Единственная. Ты понимаешь это?

– Тебе не нравится такой зять, как я?

– Почему? Нравится. Но я хочу, чтобы мой зять нравился и ей.

– Выдай её за меня, и будет счастлива она.

Ивар качнул головой:

– Знаешь, Хельги! Я благословлю этот брак только после того, как ты получишь согласие Адель.

Ярл попытался сказать ещё что-то, но конунг приложил свою руку к его губам и добавил:

– По древним обычаям нашего народа дочь конунга может отказать трём первым претендентам. И только после этого воля отца станет основой для выбора её будущего мужа.

– Но…

Ивар вновь приложил пальцы к его губам:

– Я не собираюсь нарушать завещанную моими предками традицию. Я всё сказал.

И он ушёл, оставив явно разочарованного ярла на террасе.

Ода не успела добежать до пруда, когда навстречу ей вышли Сольвейг и Хрёрек. Они о чем-то, улыбаясь, щебетали.

Увидев подругу, Сольвейг весело подбежала к ней, позабыв все распри, и взяла её за руку:

– Адель, я так счастлива!

– Ещё бы!

Сольвейг взглянула на суровое лицо Оды:

– Что случилось? Я никогда не видела тебя такой сердитой. С такой гримасой ты так похожа на своего отца!

Сольвейг залилась искренним, счастливым звонким смехом, оглянувшись на Хрёрека.

Ода мрачно убрала руку подруги от своей руки и жёстко сказала:

– Я дочь конунга, а ты моя служанка. Почему я должна бегать за тобой по всему саду?

Налёт счастья мгновенно слетел с лица Сольвейг, она грустно посмотрела в глаза Оды:

– Ты это серьёзно говоришь?

– Более чем. Ты будешь наказана. Марш в свою комнату!

Слёзы брызнули из глаз влюблённой девушки ручьём и она, рыдая, убежала в дом.

Ода резко сменила тональность голоса с грубой на нежную:

– Хрёрек…

– Извини, Ода. Мне надо проверить амуницию. Ведь я завтра выступаю.

И он удалился.

На ужин Сольвейг не вышла, запёршись в своей комнате. Ода не извинилась перед ней. Да и не собиралась этого делать. Устраивать дальнейшие разборки у неё тоже не было настроения. С грустной гримасой на лице дочь конунга вошла в зал с деревянными колонами, посреди которого громоздился огромный стол, но увидев, что её уже поджидает Хельги, развернулась и тотчас ушла спать.

За околицей Уппсалы было большое поле с видом на погребальные курганы старых конунгов. С двух сторон оно ограничивалось пологим взгорком. Он служил естественной трибуной для простолюдинов. Специально для знати с другого края поля выстроили деревянные помосты с лавками. Посередине этой трибуны возвышалась впечатляющих размеров надстройка, на которой стоял шатёр. В нём разместились конунг, Бальдр, Хёрд и приближённые ярлы. Здесь же были и члены их семей. Ода сидела рядом с Торой по правую руку от отца и была рада, что сегодня к ней не будет приставать Хельги, так как он тоже участвовал в соревновании. Девушка с нетерпением ждала появления на поле Хрёрека, предвкушая его победы, естественно, посвященные только ей. Сольвейг тоже пришла, но заняла место с противоположного края шатра.

Огромные толпы народа, заполонившие свой взгорок, сдерживала только крепкая ограда из толстых жердей и стража с копьями. Все ждали начала зрелища.

Вальдир не ожидал, что утром будут только состязания в мастерстве по метанию в цель топоров и саксов и в стрельбе из лука.

– Барри, а почему мы здесь не участвуем? Я был лучшим среди берсерков в метании ножа.

Разодетый в шитый серебром камзол монах только поморщился:

– Друг мой, не забывай, что ты уже херсир. А в этих соревнованиях участвуют только простые воины. Не престало высокородному херсиру опускаться до состязаний обычных бондов. Но главное, там за победу дают каких-то 50 монет. Этих ваших брактеатов.

– У-у-у. Нам сейчас и такие деньги были б в самый раз.

– Да, разлетелись все наши накопленья. Как говорится, я их по ветру пустил.

– Может, продадим твою красивую одежду? А то опять, кто-нибудь начнёт над тобой из-за неё смеяться, и ты устроишь очередную драку, в которой явно не мастак.

– Думаешь, если я надену рясу и вывешу на грудь вот такущий крест, – он развёл руки в сторону, показывая размер креста, – ко мне никто не будет приставать? Другой одежды у меня нет. Ты для меня её не заработал. А в лохмотьях мне ходить нельзя. Встречают по одёжке. А я намерен своим видом заработать много в ближайшие два дня. Даже, очень много. Но народ не понесёт свои потные потёртые монеты тому, кто сам гол, как сокол. А мне уже вовсю несут. Вот, видел?