Наталья Волохина - Сумерки в лабиринте

– Возьми мена с собой!!!

– Тебе нельзя со мной.

– Ну, почему?! Я хочу с тобой! Прошу тебя! Прошу-у-у!

– Тебе пока нельзя со мной.

– А когда будет можно?

Молчит.

– Почему ты не отвечаешь? Ты не хочешь взять меня?

– Не могу. Не разрешат.

– Кто может нам запретить?!

А сердце молотит, как бешеное. И так больно, так тоскливо. Вот сейчас, сию минуту, уедет. Не-вы-но-си-мо!

Он оторвал её от себя и запрыгнул в кузов. Закричала, срывая голос, полезла за ним, протягивает руки: «Помогите!». Мужчины молча отвернулись. Юра отвернулся. Почему все стоят? Как же они поедут стоя? А сама все карабкается. Вот сейчас, почти получилось. И вдруг он обернулся. Лицо черное, вздувшееся, страшное – лицо покойника. Отпрянула, спрыгнула вниз. Машина тронулась.

– Напугать хотел! А я опять предала его. Надо было все равно лезть, хвататься за него. Не могу без него! Он же мой!

Машина исчезла из виду.

– Теперь все. Теперь нескоро.

Так безутешно она не рыдала даже на его похоронах.

Подушка мокрая. Во рту пересохло. В груди ворочается боль, острыми лопастями рвет по живому. Ночь. Ветер за окном треплет едва прикрытые молоденькими листочками ветки. Они стучат в стекло, жалуются. Кому же мне пожаловаться? Раньше можно было прижаться к бабушкиному мягкому боку и выговорить ноющую грудную боль. Сейчас бабуля там, далеко, вместе с Юрой, и Насте пока к ним нельзя. А так хочется.

Встала, распахнула окно, вдохнула холодный воздух. Долго смотрела вниз, представляя, как летит мимо балконов и окон, шлепается кулем на жесткий асфальт. Интересно, что чувствует человек, пока летит, успевает ли он что-то почувствовать? Страх, ужас невозможности отменить, остановить падение? А боль, боль после удара? Как долго он её чувствует? Сколько времени длится страдание до блаженного мига облегчения, свободы, смерти?

Замерзла. Закрыла окно и пошла на кухню, включила чайник. Дернула ящик стола, потянулась за чайной ложкой, увидела «мясной» нож. Приложила острое лезвие к узкому запястью, представляя, как полоснёт, но поняв, что узкая косточка, идущая от сгиба кисти, мешает добраться до вены, переместила блестящую сталь выше. Придется с силой надавить и вжикнуть, перерезать сразу. А если не сразу, станет больно и бросишь. Все ненадежно, даже таблетки. Надо точно знать, какие и сколько выпить, чтобы уснуть и не проснуться, не вырвало. Главное, чтобы никто не помешал.

Ну, помешать особо некому. Одна одинешенька. Настя хмыкнула. Целый день сегодня цитатки из неё так и сыпались. Мальчика испугала. Ах, Аполлон, ах, Аполлон! Ну, вот опять. Что ж ты такой нервный, ранимый? Артистическая тонкая натура. Натура – дура. Похоже, на раздвоение личности. Слово за слово, хреном по столу. Все. Придется выпить снотворное и утром с дурной головой идти на репетицию. А какие варианты? Выключила чайник, запила таблетку противной теплой водой из кувшина и отправилась ждать сон.

Настя боялась бессонницы. Был дело – не спала месяцок. Мука начиналась на вечерней заре. Выражение красивое, состояние дерьмовое. Вид заходящего солнца и ранних сумерек за окном неизменно вызывали чудовищное, отвратительное ощущение под ложечкой. Будто огромный солитёр впивался и сосал, вытягивал жизнь. Гнетущая тоска накрывала разом и мучила до часа Быка, сменяясь тревогой, смятением, терзающим жертву до рассвета.

С первыми солнечными лучами появлялась немотивированная бодрость выспавшегося человека. После недели без сна достигла нирваны. Балетная выучка сделала Настину походку легкой, скользящей, но тут она словила ощущение, что тело плавно приподнимается над землей и того гляди воспарит. Левитации не случилось, но телесная легкость, «летучесть», осталась. Через месяц сдалась отцовскому другу, Ивану Ильичу. Опытный психиатр успокоил, что она пока не свихнулась, просто переутомилась, выписал элениум и отправил восвояси. Сон постепенно наладился. Но страх бессонницы остался.

В одно из таких утренних парений её подловила Ольга. Заприметив Настю издалека, лесбиянка рванула наперерез. Бежать было поздно. Придвинувшись как можно ближе, истекая вожделением, та ядовито поинтересовалась: «А что это у тебя походка такая скованная, вся, как на шарнирах? Заболела?»

Это был не первый случай нападения, не могла простить отказа. Настя вспомнила, как после травмы позвоночника узнала, что Ольга распространяет слухи, будто у неё деформирована спина и растет горб. Тогда, после расставания с балетом, на любой удар она реагировала обостренно. Из нирваны не было желания даже просто послать «доброжелательницу». Так и уплыла, оставив желчную суку ни с чем.