Геннадий Перминов - Марья-искусница

– Вставай, девка, царствие небесное проспишь, – сквозь тяжелую полудрему расслышала девушка и с трудом открыла глаза. Рядом стоял Никанорыч и насмешливо смотрел на нее. Маша растерянно вскочила, но тут же охнула и согнулась, страдальчески сморщив лицо.

– Спина, – сдавленно простонала она, схватившись за поясницу. Ей показалось, что она переламывается пополам, а кости выворачивало так, что на глазах наворачивались непроизвольные слезы. Вдобавок давала знать о себе ночь, проведенная на крайне неудобном ложе. Невыспавшаяся, с опухшим лицом, девушка с трудом подняла голову и виновато посмотрела на старого кузнеца.

– Я сейчас, Никанорыч, сейчас, – она попыталась распрямиться и невольно вскрикнула от боли, молнией пронизавшей ее тело.

– Погодь, внучка, погодь, – неожиданно засуетился угрюмый и чрезвычайно неразговорчивый старик и, бережно придерживая девушку, помог ей добраться до лавочки. – Посиди, переведи дух.

С состраданием поглядывая на понурившуюся Машу, Никанорыч вытащил из-за пазухи чистую тряпицу и пузырек с темной мазью.

– Деготь! – важно провозгласил он, бережно откупоривая пузырек. – Наипервейшее лекарство ото всех хворей. Мы им цельных две войны от всех болезней лечились, – успокаивающе бормотал он, аккуратно смазывая воспаленные ладони девушки и ловко перебинтовывая их разорванной простыней.

– Сегодня работать не будем! Вчерась наработались, – усмехнулся кузнец. Пойдем, провожу тебя до дома, пущай с тобой Валька, сноха, занимается. А я тута наведу небольшой марафет. Давай, опирайся на меня, – Никанорыч пригнулся, подставляя Маше могучую шею. – Не боись, внучка, не переломишь.

Долгих три дня, пока девушка лежала в постели, Валентина ухаживала за ней, как за малым ребенком. Поила всевозможными отварами, мазала до омерзения вонючими, только ей, да еще Никанорычу, известными мазями. Несмотря на мольбы и протесты девушки, приносила ей в постель еду, помогала ходить в туалет и часами сидела с Машей, занимая ее разговорами и читая единственное письмо, пришедшее от Васятки на третий день из Горького, с мобилизационного пункта. В закуток девушки частенько заглядывал старик, кивком головы справлялся о здоровье девушки и, получив от снохи отрицательный ответ, бесшумно уходил, досадливо покрякивая.

– Прибавила я вам забот, – корила себя Маша, придя в себя лишь к исходу третьего дня и виновато поглядывая на Валентину.

– А потому как не бабское это дело, молотом махать! – раздался язвительный голос, и в прорезь ситцевой занавески просунулась голова Семена.

– Сейчас все заботы на бабские плечи улеглись! – сердито оборвала сына Валентина. – Шел бы да сам махал молотом, коли такой жалостливый. Али делов у тебя нету? Грибов в лесу навалом, ягод, шел бы, собирал. А ты все возле баб крутишься, – в сердцах выругалась она. Сенька скорчил недовольную физиономию и выскочил на улицу.

С помощью Валентины, Маша поднялась с постели и осторожно попыталась распрямить спину. Поясницу слегка покалывало, а той, пронизывающей боли уже не было. Содранные ладони поджили и покрылись коричневатой, зудящей корочкой.

– Заживает, – широко улыбнулась Валентина, заметив невольное движение девушки. – Еще пару дней отдохнешь и будешь, как новенькая. Вчера председатель колхозу нашенского приходил, говорит, с Мордвы лошадей везут, на перековку. Ох! – судорожно вздохнула женщина. – Когда уже эта война проклятущая закончится. Ты, давай, полежи еще сегодня, а завтра уже пойдешь в кузницу. Никанорыч тебя заждался, – вполголоса добавила она, улыбаясь своим мыслям.

Когда Маша проснулась и вышла в хозяйскую половину, Никанорыч уже ушел.

– С утра убег, – пояснила Валентина, едва взглянув на вопросительно-обиженное лицо девушки. – Кони сегодня прибудут, так старик и ушел спозаранку. Станок, говорит, надо подготовить, да инструмент наладить. А чего его налаживать? – спросила она себя и, недоуменно хмыкнув, себе и ответила:

– Кувалда – она и есть кувалда! Садись, девонька, завтракай и побегай. Не то старик осерчает. Эх, как бы вам сейчас третий человек нужон. Сеньку не допросишься, ему бы с ружьем по лесам бегать, да лясы вечерами точить, – в сердцах выругалась она и укоризненно покачала головой.

Маша наспех выпила большую кружку топленого молока и поспешила в кузницу, где Никанорыч, разложив на верстаке разнообразные кувалды, сосредоточенно разглядывал их.

– Вот, било тебе подбираю. Чтоб и по росту подходило и в руке удобно лежало. Оклемалась? Для хорошего кузнеца правильно подобранный инструмент – наипервейшее дело! – бормотал старик, небрежным кивком головы поприветствовав запыхавшуюся девушку. – Пробуй-ка вот эту, – он выбрал самую подходящий, на его взгляд, аккуратный молот и протянул его Маше. – На вес, на взмах.