Никтория Мазуровская - Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

Почему ей не больно?

Грустно и печально, да. Но, почему смерть женщины, которая была ей ближе матери, воспитала ее, не затронула и не сломала ее?

Может, она какая-то ненормальная стала?

Интересная мысль. Но, как-то немного… запоздалая. Очень бы хотелось, чтобы все это было лишь выдумкой воспаленного мозга или сознания, но только реальность может быть настолько жестокой.

Возможно, дело в том, что Вика себя морально готовила к этому дню? Подсознательно понимала, что еще пара лет, и ей позвонят и скажут, что бабушки больше нет?!

Бабуля храбрилась, и по телефону всегда отвечала бодро и весело, но… Ей было восемьдесят пять. Она родила пятерых сыновей, помогла вырастить всех своих внуков, похоронила мужа, с которым прожила шестьдесят лет душа в душу. Она была старой. Ходила с палочкой, и с каждым годом «росла вниз», как сама говорила. Память подводила все больше, а за последние полгода она стала всё забывать, путалась в датах, именах, событиях.

Она медленно умирала, и никто не мог этого изменить.

Поэтому ли ей не больно? Вика, как единственный врач в их семье все понимала, видела и подмечала, готовила себя морально к этому дню, смирялась?!

Твердая и сильная рука брата опустилась на ее плечо, и она подняла на него взгляд. Он тоже храбрился, стиснул зубы так, что желваки заиграли, но подбородок обиженно дрожал, и глаза были полны непролитых слез.

– Пойдем, – он мягко обхватил ее плечи и потянул за собой, но она и шагу не сделала.

– Езжай, Максим, а я еще побуду, мне надо… тут побыть.

Он какое-то мгновение всматривался в ее лицо, что-то искал и пытался увидеть, но, по-видимому ничего не нашел, отпустил ее плечи и отошел на шаг:

– Звони, я потом тебя заберу, ладно?

– Хорошо, – кивнула, – Иди.

И брат ушел, не оборачиваясь. Ему тоже было тяжело смотреть, как могильщики засыпают могилу землей. Невыносимо было ему слышать, как бьются рыхлые комья земли о крышку гроба.

Вика снова опустилась на каменную лавочку возле кованного маленького забора, ограждающего могилы ее семьи от остального старого кладбища.

Вздохнула, впитывая в себя запах цветущих рядом фиалок. Дедушка их очень любил, и бабушка их тут посадила давно. А теперь нужно будет посадить ландыши – их любила бабуля.

Так странно было сидеть и наблюдать, как мужики работают лопатами. И думать совершенно о других вещах.

На нее накатывали воспоминания, но абсолютно другие и неуместные. Правда, останавливать этот поток мыслей и чувств, не могла, а может и не хотела.

Бабуля, наверное, была Викой разочарована и недовольна, хотя и умерла, не зная, что оставляет внучку совсем одну. Так и не нашла в себе сил рассказать бабушке про Саву, что они уже два года, как не вместе. Катерина Михайловна была б от таких новостей в гневе, жутком и очень сильном. Назвала бы Вику курицей глупой, и сказала бы что за «свое» нужно драться, зубами и ногтями рвать. А может быть и не вспомнила кто это такой – Сава, Савушка.

– Я смотрю, как тебя хоронят, а думаю о мужчине, – проговорила вслух, – Надеюсь, ты на меня не сердишься? Хотя, наверное, сердишься. Ты всегда хотела погулять на моей свадьбе и понянчить правнуков. А видишь, как получилось? Точнее, не получилось. И слез нет. Снова не могу плакать. Из-за тебя не могу плакать, а из-за него могу, как так?

Она точно какая-то ненормальная.

Но перед глазами у нее стояла не только что зарытая могила и сырая земля, а совсем другая страна и город, весна и человек… мужчина.

***

Тогда. 2010 год.

Их встреча была неминуемой. Катастрофой. Армагеддоном. Для ее души и тела. Для нее. Но Вика не жалела о том дне и той встрече. Никогда.

Была весна, начало мая и у нее рвало крышу от своих студентов, от их непроходимого тупизма, и нежелания учиться. А еще от их святой веры в то, что она позволит им сдать все их долги за одну неделю или, того хуже, за один день проставит им минимальный проходной бал в зачетках, и со спокойной душой выпустит на сессию. В этом году ей с первым курсом не повезло. Набор оказался невероятно разочаровывающим, но у нее была радость и гордость,– второй и третий курсы. Отрада для души преподавателя, взлелеянные плоды ее трудов и их желания учиться, становиться специалистами. И все было бы прекрасно, если бы не этот первый курс. С борзыми студентами, и не менее борзыми, безголовыми родителями, предлагающими взятки, или с угрозами увольнения и так далее. Конечно, она встала в позу. Еще бы она не встала. Не на ту напали!