Николай Башмаков: Чеченский порог

По приезду из очередной командировки сержант был немедленно вызван к майору Степаненко.

*

Димка догадывался, зачем его вызвал "главный воспитатель" части. Молва о методах работы майора давно перешагнула пределы и батальона, и бригады. Он ожидал, что Степаненко сразу перейдет на крик, но разговор начался в спокойном тоне. Майор выложил тетрадь с "рифмушками" на стол и спросил:

– Кузнецов, это твоя тетрадь?

– Так точно, товарищ майор, моя. А как она у вас оказалась?

Степаненко проигнорировал вопрос и задал свой.

– Ты что же пытаешься писать стишки?

– Да нет…, это не стишки. Я их называю "рифмушки". Сочиняю, чтобы мозги раньше времени не засохли.

– Чтобы мозги не засохли, нужно учить уставы и материальную часть. А то, чем занимаешься ты, называется графоманство!..

– Графомания…

– Что?!

– Правильно нужно говорить "графомания".

– Ты что считаешь себя грамотным, а меня дураком?

– Нет, что вы… У вас высшее образование, а у меня только одиннадцать классов.

– Ну, раз ты это понимаешь, дам тебе совет: брось это бумагомарание, пока не поздно. Иначе наживешь себе и всем нам кучу неприятностей.

– А почему? У нас же демократия. Тем более пишу я для себя. Нигде свои "рифмушки" не публикую. На концертах с ними не выступаю.

– Демократия – это для тех, кто на гражданке. В армии никакой демократии быть не может! А твои стишки не просто плохи, они вредны, потому как ты пытаешься заниматься политиканством!

– Чем?

– Не строй из себя дурачка. Ты суешь нос в политику, хотя понятия о ней не имеешь. А армия должна быть вне политики.

– Товарищ майор, человек живет в обществе и не может быть "вне политики"… Иначе он не человек, а животное… или даже растение.

– Что ты сказал?!

– Это не я…, это Аристотель сказал.

– Кузнецов, прекрати повторять враждебную пропаганду! В армии существуют уставы и приказы. Всё, что ты должен, это беспрекословно их выполнять!

– Я с этим и не спорю. Но ведь я не робот. Должен же я хоть чем-то отличаться от машины?

– Робота из тебя никто и не делает. У нас есть чем заняться. Смотри телевизор, читай газеты, книги, на худой конец… А писать пародии я тебе запрещаю! У тебя нет образования, нет таланта, нет политических знаний, так что перестань переводить понапрасну бумагу.

Димка понял бессмысленность этого спора и совсем было собрался уступить майору, но последняя фраза задела его самолюбие. Он растопырил колючки и принялся копать для майора небольшую ямку.

– Вот у вас есть образование и знания, так покажите мне, как надо писать настоящие стихи.

– Кузнецов, у меня нет к этому призвания, поэтому я стихов не пишу. Это не мое дело, и я в него не лезу.

– Тогда почему вы пытаетесь оценивать творчество других?

Степаненко с трудом, но сообразил, что попал в ловушку. На его лице промелькнула растерянность. Он попросту не знал, что ответить этому нахалу, и, чтобы скрыть свою растерянность, повысил голос.

– Мне это положено по должности! Если бы ты писал про цветочки или там любовь-морковь, я с тобой бы не беседовал. А ты пишешь экстремистские стишки, и я обязан принять меры!

Димка тоже раскипятился.

– А что в моих "рифмушках" противозаконного? Там чистая правда, и я имею право о ней писать. Это мое личное, и вы не имеете права лезть в мою личную жизнь!

– Ах, вот как?! Ты, я вижу, так ничего и не понял? И еще пытаешься права качать! А ну, пошли к командиру!

Степаненко схватил тетрадь и потянул Димку в канцелярию комбата.

*

Командир отдельного инженерно-саперного батальона Смирнов был со своим заместителем в одном звании, а по возрасту на четыре года старше. Ему давно пришла пора ходить в подполковниках, должность позволяла, но как-то все не складывалось.

Нет, служил он хорошо. Смирнов был офицером-практиком. Командиром слыл основательным и надежным. На самые сложные задания командование всегда нацеливало его, потому как была уверенность: он выполнит любую работу.

Из-за этой добросовестной работы с личным продвижением по службе ему и не везло. И в этом не было никакого противоречия. Так уж в нашей армии повелось (да и не только в армии): того, кто хорошо тянет воз, отпускать на повышение не спешат.

Командиры бригады менялись часто. На эту должность приходили для того, чтобы получить "полковника". Как только очередной комбриг это звание получал, он почти сразу уходил на более "теплое" место. Вполне естественно, командиры-временщики не горели желанием отпускать офицеров-трудяг, которые обеспечивали им благополучие.