Владимир Волкович - Чёрные вдовы

Однажды поздним вечером, когда все уже отошли ко сну, Машутке никак не удавалось уснуть. Она захотела пить и отправилась на кухню. Проходя мимо спальни родителей, услышала какие-то странные звуки: вот протяжные стоны матери, вот хриплые вздохи отца, к которым примешивался ритмичный скрип. Потом материнский стон перешёл в крик:

– О-о-о!

Маша не выдержала, сорвала с глаз повязку и решительно открыла дверь.

– Мама!

Екатерина Петровна, даже не прикрыв обнажённое тело, растрёпанная, вскочила с кровати:

– Манюня, почему ты не спишь?

– Я услышала что-то и хотела узнать, что тут у вас происходит.

– Всё хорошо, дочка, не беспокойся, – ответил отец, натягивая на себя простынь, – зачем ты сняла повязку?

– Мне она уже не нужна, я и так хорошо вижу.

– Ты пока надень её, а мы вызовем доктора и, если он разрешит, снимем.

На следующий день Маша замучила Жанетту вопросами о том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной. Горничная не только плохо говорила по-русски, но и не считала нужным скрывать от девочки интимные половые вопросы:

– Понимаешь, у мужчины и женщины имеются половые органы для того, чтобы вместе получать удовольствие и зачинать детей.

– У меня тоже так?

– Конечно, и у тебя, и у всех.

– А где эти органы?

И горничная прямо и открыто рассказала подробности, которые детям раньше времени не рассказывают. Так Мария в десять лет сделала первый шаг в сексуальный мир взрослых.

Вызванный специально из Англии доктор разрешил снять повязку.

– Катя, я считаю, что Машу надо отдать в институт благородных девиц. Ей уже десять лет, и надо получать образование.

– О, я думаю, что это будет нелегко сделать. – Екатерина Петровна внимательно посмотрела на мужа. – Ты знаешь, о чём я говорю?

– Наверное… – после недолгого молчания ответил Николай.

– Я слышала, что там строгие порядки, а Манюня у нас избалованная.

– Но всё-таки это лучшее заведение для девочек из благородных семей. Там научат всему, что необходимо в жизни, – заключил разговор Николай.

– Но это, наверное, дорого стоит?

– Мы отправим её в Полтаву, там дешевле, чем в Киеве. Я договорюсь.

– Я не хочу туда, – сразу заявила Мария.

– Это необходимо каждой девочке, чтобы получить образование и быть готовой к тому, что ожидает тебя впереди, – пыталась уговорить девочку мать.

– Я туда не пойду! – твёрдо повторила дочка. – Мне дома лучше.

– Пойми, это необходимо каждой девочке из благородного сословия.

– Не пойду! – закричала Мария и зарыдала.

Это была первая и последняя истерика, которую она закатила родителям.

Вскоре её отвезли в Полтавский институт благородных девиц.

– Подъём!

Зычный оклик классной дамы прорезал сонную тишину дортуара. Мария натянула на голову одеяло, пытаясь совсем по-детски спрятаться от металлического голоса. Он звучал страшной музыкой, заставляющей вылезать из тёплой постели в нетопленную стынь помещения. Девочка знала, что надо встать за полчаса до утренней молитвы, чтобы успеть в туалет и умыться. В шесть часов молитва, потом завтрак и два полуторачасовых урока. И только после обеда краткий отдых, и вновь уроки. После полдника воспитанницы готовились к занятиям, в девять ужинали, затем вечерняя молитва, в 10 вечера ложились спать.

– Ну что? – произнесла классная дама, сдёргивая одеяло. – Так и будем лежать до вечера?

Мария молча встала и поплелась умываться. Ей, домашней девочке и всеобщей любимице, приходилось особенно трудно выдерживать казарменные порядки института. Платье коричневого цвета из камлота становилось всё более ненавистным. Девочкам младших классов полагалась одежда коричневого цвета как символизирующего близость к земле, что предполагало и практичность, во втором – темно-синего, в третьем – голубого, в старшем возрасте – белого. С возрастом тон одежды светлел, подразумевая образованность, взрослость, аккуратность.

Пока стояла на молитве, замёрзли руки, пришлось натянуть кожаные перчатки, которых выдавалось по три пары на год.

Домой Мария попала только через одиннадцать месяцев, таков был режим учёбы. За это время к ней только раз приезжали мать с отцом. Такой резкий контраст между прежней жизнью и настоящей реальностью ломал девочку, заставлял её озлобляться, становиться бесчувственной к окружающим. Она стала мстительной, причём делала это исподтишка, как в отношении своих подруг по институту, так и в отношении преподавателей.