Извас Фрай - Наша самая прекрасная трагедия

Затем, он поднял глаза на меня, мягко, но настойчиво добавив:

– Ты слишком плохого мнения о нас с мамой. Это мы останемся там навсегда, не ты.

Он произнёс это быстро, но всё равно я понял всё. Насчёт мамы, отстранённо занятой своим кофе, не уверен – вряд ли она понимала слова, которые он говорил, но уж смысл в той или иной форме дошел до неё. Этот голос, спокойный, опечаленный, но непреклонный, она знала куда дольше меня, и понимала его лучше.

– Тебе вовсе не обязательно провести всю жизнь вместе с нами здесь, в Украине – ты и сам знаешь, что ты ни в чём не виноват. В Германию мы уже не вернёмся – тут я ничего не смогу сделать. И для тебя пока что там небезопасно. Но в отличие от нас, ты сможешь вернуться, если захочешь. Мы с твоей мамой будем только этому рады, wirklich, Schatz?

Я перевёл взгляд на маму – она моргнула, но ничего не сказала. Вместо этого, нетерпеливо сложила руки на коленях, показывая, что закончила с завтраком и что нам пора собираться в путь.

– Но пока этого не произошло, ты будешь жить с нами и твоим дядей Альбертом. Это не так страшно, как могло бы быть. И, в любом случае, ты будешь знать, что это – не навсегда. А впрочем, мы всего один день в Украине, правда? Говорят, что иностранцы в этой стране плачут дважды: когда приезжают и когда покидают её.

Его слова не были для меня новостью и я решил запомнить их. Но то, как он произнёс их, на мгновение лишило меня дара речи. Я собрался с силами и выдавил из себя ещё одно русское слово:

– Когда?

– Через год – мы поможем тебе вернуться в Берлин всем, чем только сможем. Ты ведь знаешь, что бы ни произошло, мы с мамой всегда поддержим тебя – уж такая у нас семья. Но сейчас, в эти трудные времена, поддержи ты нас.

Я кивнул. Подумал о том, как мне исполняется восемнадцать и я покидаю эту страну навсегда – как возвращаюсь домой. Не то, что бы я ненавидел Украину, но она будто претендовала заменить мне дом, похищала меня, не способная дать мне будущее – и за это я не мог любить её. Всего один день в Украине – на самом деле, он продлится целый год. Я знал, что год – это вовсе не вечность, но только что папа напомнил мне об этом. Эта страна и жизнь в ней – всего лишь остановка в пустыне, после которой меня ждёт настоящая жизнь, дома. А затем, Украина останется только в воспоминаниях, если и её не вытеснят оттуда вещи поважнее, чем она.

И так, нас ждёт дорога – через всю страну, на другой её берег, противоположный край. У всех отправляющихся в путь есть свой ритуал.

Выйдя на улицу, я достаю из кармана зажигалку с берлинской автозаправки за девяносто девять центов. Носка старого кроссовка достаточно, чтобы сделать небольшой прикоп в клумбе отельного сквера и бросить её туда вместе с ещё одной монеткой в один евро, после чего, притоптать ямку подошвой. Теперь, ритуал был соблюдён. Я думал о том, как в этой земле, год за годом, будет лежать мой след, пока не превратится в прах, но до этого момента пройдёт не одна сотня лет, и к тому времени я сам успею исчезнуть. Сколько таких следов люди оставляют после себя ежедневно, без всякого смысла?! У меня же была цель. Мой след был таким же маленьким и незаметным, как и моё присутствие здесь. И всё-таки, он был. В этом и было оправдание того, что я сделал – существование, простое и необъяснимое. Впрочем, идея этого ритуала пришла ко мне так же внезапно, как и всё, что попадает ко мне в голову – и не задерживается надолго.

– Schnell! – закричал папа, подчёркнув это слово звонким автомобильным гудком, – мы и так слишком поздно выезжаем. Ты ведь не хочешь, чтобы нам пришлось ехать всю ночь?!

– Да иду уже.

Тёплое июньское утро – и ничего больше не нужно. Забываешь даже, что едешь в доверху забитой машине туда, куда вовсе не хочешь попасть. Лёгкий ветерок и набирающее жар солнце дают почувствовать богатство момента, а обо всём остальном просто забываешь.

В списке контактов нового телефона не было ни одного номера, кроме маминого и папиного – связь с доставкой пиццы, одноклассниками и знакомыми на долгое время прервалась. Пустой список контактов, с которыми я смог бы связаться и полное непонимание, чем бы его заполнить.

Чем дальше наша машина продвигалась на восток, тем больше полей и лежащих на них городков и деревень открывались нам – мы проезжали через них и казалось, что очутились в прошлом веке, когда всё было намного проще. Ни лесов, ни холмов – только поля на земле, где с миром покоится степь. Сложно себе представить, какие люди живут здесь и как они не похожи на нас. Всё так странно, дико и совсем непонятно.