Извас Фрай - Наша самая прекрасная трагедия

Внезапно, появилось достаточно времени на размышления. Я думал о том, что всё идёт хорошо, но не помешало бы добавить в свою жизнь что-нибудь новое, желательно такое, что просто так невозможно было бы забыть. Оставалось лишь придумать, что именно.

Я взглянул на часы. Если я правильно понимаю, у нас со Штефаном осталось не так уж и много свободного времени. Гёте сам это понимал, а потому сразу после душа, завёрнутый в полотенце, направился на кухню, улыбнулся остывшему кофе, заранее сваренному мной и стал попивать его, затем взял из холодильника какую-то еду в контейнере и стал есть её ложкой – какой-то странный салат. Пять минут оставалось до выхода. Штефан был полностью занят своей едой. Я вытянул правую ногу в его сторону и проник под полотенце, двигаясь всё дальше, дальше, пока глаза мои смотрели прямо на него.

В колледж мы с Гоголем пришли вовремя. И уткнулись в закрытую дверь – преподаватель так и не явился. Можно было подумать, что пару вообще отменили, но нет, остальная группа тоже была здесь. Пара девочек заняла единственную на всём этаже свободную лавочку, а всем остальным приходилось стоять, сгорбившись над телефонами. Я же прислонился спиной к стенке и стал вглядываться в глубину пустого тёмного коридора.

Название предмета было длинным и непонятным – что-то связанное с туризмом и обслуживанием. Может быть, даже что-то важное, как казалось мне в самом начале, но не теперь, когда приходится ждать преподавателя после стольких усилий, потраченных, чтобы не опоздать самому. Она пришла спустя пятнадцать минут. Ещё пять – и я бы умер со скуки. Но было рано радоваться, как выяснилось вскоре. Сидеть на паре оказалось ещё скучнее, чем стоять в коридоре. Единственное занятие: поглядывать на часы и всё ждать и ждать, когда же это закончится. Известно, что так один час может показаться десятью, если каждая клеточка человека болезненно ощущает себя на своём месте. Следующая пара была в этом же кабинете. Все десять минут я тайм-аута просидел внутри. Казалось, что мне хочется выйти, развеяться, но на самом деле, этот час потерянного времени полностью обездвижил меня, я не мог не сдвинуться с места, ни шевельнуться. В такие минуты гнева и тоски намного сильнее чувствуешь происходящее вокруг, будто не существуя, лучше всех ощущаешь бытие. Ещё не привыкнув к таким испытаниям, не в силах даже уснуть, я со страхом и тревогой дожидался очередного звонка.

В аудиторию зашла средних лет женщина, немного выше и миловидней, чем прежняя. Её появление было единственным событием за невероятно длинный срок. Властность в ней боролась с мягкостью, а дружелюбная улыбка на лице была будто вызовом, из-за взгляда, глядящего вдаль, на задние ряды, где засела основная масса студентов. Выждав пару минут в натяжном молчании, она начала говорить.

Теперь, мы не сидели, записывая каждое слово лекции, умирая со скуки. Она предложила нам разделиться на три группы и дала тему, скажем, «стандартизация и типология отелей и жилья отельного типа», или что-то в этом духе. Первые должны были рассказывать; вторые – дополнять, о чём те забыли сказать; а третьи – оценить работу тех и других, дать анализ всему, что происходит. Мне достались последние; а ещё Гоголю, и одной молчаливой девочке с вечно грустными глазами. Упёршись виском в кулак, я слушал первую группу (как оказалось, это было домашнее задание и им уже было, что рассказывать), переводя взгляд то на них, то куда-то в сторону. В одночасье от скуки, длившейся слишком долго, не избавиться. Зато появилась надежда.

Первые изложили общую картину вопроса. Когда настала очередь второй группы, их называли «оппонентами», заговорили уже об отдельных моментах и нюансах. Их было четверо. Они читали свои тексты по очереди, пока остальные посмеивались друг над другом и перетаптывались с ноги на ногу. Затем, когда настала очередь задавать вопросы, девочка из первой группы спросила у них что-то об отелях, а оппоненты стали переглядываться, ожидая, пока кто-нибудь из них не выдаст правильный ответ, но таких не было. Вопрос повторили во второй и третий раз – без результатов. Так вышло, что они поменялись местами – докладчики стали оппонентами, а оппоненты докладчиками. Гоголь подумал немного над вопросом и вскоре сам прошептал мне правильный ответ, правда, я сам не понял ни вопроса, ни его решения.

Вызвали нас троих. Нужно было подытожить работу докладчиков и оппонентов, прочитать замечания и комментарии, сделанные во время их выступления. Из всех, только Гоголь сделал одну заметку за всё это время – две точки и кривую дугу под ними, выражавшими ни то добродушную усмешку, ни то злорадную ухмылку. Я стал читать, но не с бумаги, а исключительно из своей головы, как выступила первая группа, вторая, а затем, как докладчики и оппоненты поменялись местами. Похвалил каждого из них и символически раскритиковал. Сказал где знания одних были неполными, а где у других неточными и у кого их было больше всего – я знал всё это, не из-за того, что вслушивался в каждое их слово и уж тем более не потому, что понимал их, а по той причине, что интонации и выбираемые позы говорят о содержимом речи то, что слова сказать не способны.