Мэри Роуз Блэк - Тело

За два дня до своего тридцати восьмилетия, тридцатого декабря, матери не стало.

– Мам. Мама! – кричал я тогда, тряс её измождённое болезнью тело на койке, тупой аппарат сердцебиения пронзительно и оглушающе ныл одной мелодией. Зелёная полоска бежала по тёмному пятну экрана. – Мама, нет!

На мои крики прибежала медсестра и домработница, лица их окрасились гримасами ужаса. Мне было всё равно, что они видят взрослого уже мальчишку в слезах. Стук ботинок по паркету заставил меня перестать.

– Мистер, Ваша жена… – медсестра суетилась вокруг трупа матери, пытаясь что-то сделать, боялась смотреть на отца, что одним видом мог лишить воли. Но я не боялся смотреть в эти тёмные глаза, азиатский разрез которых едва достался и мне, золотистая кожа делала его мрачнее, а не теплее, угловатая челюсть бугрилась от желваков.

– Она умерла, да, – без эмоций сказал я, выпрямляясь. Ростом я доходил до него, мы смотрели друг другу в глаза на одном уровне. Я вытер влажные глаза. – Готовьте гроб.

– Никаких гробов. Кремация, – возражает мне последний оставшийся родитель, смотря на тело матери. На секунду замечаю в его глазах… нежность? Любил ли он мать, как любила и ждала его она все отсутствующие годы?

– Но она же хотела быть ближе к земле, ты не…

– Я всё сказал, – затыкает он меня, я сжимаю в руках книгу, которую недавно читал вслух маме. – А теперь принеси их моего кабинета свидетельство о смерти, пожалуйста.

Пару минут смотрю на него, мы соревнуемся во взглядах. Я сдался и отвёл глаза, прошёл мимо, в нос ударил пряный запах отцовского одеколона. Итальянский костюм, сшитый на заказ, мягко отражал свет комнаты. Даже рождественская ёлка не могла затмить тёмную фигуру отца своей пестротой.

В богато обставленном кабинете, где тёмное дерево был чем-то в своём роде кровью для организма, витает тот же запах. Мне он не нравится. Или всё дело в человеке, который источает его. На столе лежат бумаги, дорогая ручка замерла у недописанной строки. Ну и где мне искать это свидетельство?

Странно вообще, что отец сам разрешил мне войти в своё логово. Это был его промах. А может он специально так поступил, постелил матрас, чтобы мне падать легче было.

Начинаю просматривать листы. Даты, имена и наименования незнакомых мне организаций, адреса улиц явно нездешних, фотографии людей, словно… досье? Что это?

Читаю первое попавшееся на глаза. Мужчина средних лет, глава бизнес-корпорации, женат, имеет двоих детей, ежегодный доход десять миллионов долларов. Статус «Устранён». Чего?!

Я отшатываюсь, роняя листок, задеваю спиной книги на полке в шкафу. Две из них падают, за ними вижу встроенный в стену сейф. Панель так и ждёт, чтобы ввели код. Верчу головой, смотря то на сейф, то на листы с фотографиями. Беру другой лист, с числами. Транзакция на перевод какому-то мистеру Киму в Токио. Сумма… запредельная. Руки взлетают к волосам, брови к небесам.

Не в силах побороть любопытство, начинаю копаться в бумагах на столе и внутри. Имена, фотографии, требования заказчика и желаемые обстоятельства смерти, суммы в евро и долларах и чеки, чеки… Какого хрена делает мой отец?! Он что, уби…

– Нашёл, значит, – он так тихо пристроился в дверном проёме, что я от неожиданности подскочил и выронил бумаги, они разлетелись осенними листьями по полу. Я долго не решался поднять глаза, чувствуя стыд. – Я не ошибся в тебе.

Наклоняюсь, чтобы собрать листы с пола, кладу их в стопку на столе. Напряжение сводит конечности.

– Ты киллер? – пересохшим ртом спрашиваю отца. – Все эти люди были убиты тобой?

От его смеха по спине пробегает холодок. Я понял, что боюсь его. Но ненависть… куда она пропала? Рядом со страхом стояло, эм, уважение?

– Нет, просто координатор. Сам я всего лишь несколько раз прикладывал руку к делу. Эти люди – подонки. Мир должен быть рад, что избавился от них.

Поворачиваю шею, поднимаю глаза. Его глаза такие весёлые, сверкают темнотой. Наведённый лоск только делает опаснее.

– Что ты имел в виду, когда говорил, что не ошибся во мне? – мне действительно было интересно, что он пытался во мне разглядеть, воспитать все эти годы, думал, что он знал обо мне. Я был так неосторожен и выдал себя как-то? Чем?

Отец отлипает от косяка и медленной развязной походкой приближается ко мне, встаёт близко, но между нами остаётся стол, последняя баррикада, разделяющая двух зверей. Складываю руки на груди, спокойно смотрю в ответ.

– Думаешь, никому неизвестно о твоих «развлечениях» в сарае на ферме?