Олли Ver - Жена фокусника

Я с нетерпением ждала звонка в дверь. Сказать, что я нервничала, значит не сказать ровным счетом ничего – у меня руки тряслись. Не сильно и, наверное, это было едва заметно потому, как Сонька моей паники не замечала. Да и, слава Богу. Но я-то чувствовала. Я волновалась как первоклашка первого сентября, как девственница в первую брачную ночь, как… да хрен сними, с метафорами. Жаль, что нельзя принять на грудь известное количество «фронтовых» – дело явно пошло бы не по плану, но зато гораздо легче. Я снова кинула быстрый взгляд на дочь – она, не замечая моей безмолвной истерики, безжалостно уничтожала мармеладных медведей одного за другим и смотрела, как по экрану бегают какие-то дикие существа, отдаленно напоминающие внебрачных детей табуретки и макаки. Такими мультяшные герои могли бы быть, если бы мультфильмы сочинял человек с нездоровой психикой в период обострения, под LCD или еще какой-нибудь, разгоняющей мозги, чепухой. Я уже давно перестала обращать внимание на то, что смотрит моя дочь. Жуть – до костей пробирает. Я лишь периодически сверяю её поведение, расстановку приоритетов и мысли на соответствие уголовному кодексу. Пока все в пределах нормы.

– Мам, а можно мне еще одного «Кроша»?

Я кивнула:

– Сейчас принесу, – я поднялась с дивана, забрала телефон и пошла на кухню. Честно говоря, я была рада улизнуть – не хотела показывать слабину дочери, и уж меньше всего мне хотелось, чтобы мое волнение передалось ребенку, который определенно не сможет понять, чего ради меня так колотит.

Действительно, чего ради? Мы встречаемся уже почти полгода. Это довольно приличный срок. Ну, ладно – достаточный, чтобы с уверенностью сказать – он не псих, не маньяк, не алкоголик и не наркоман, а в наше суровое время это уже более чем весомые аргументы, чтобы пригласить его ко мне домой. И не тогда, когда дочери дома нет, а именно в тот момент, когда она здесь. Достаточно, чтобы сказать: «Соня, познакомься – это Антон. Он мой друг и мы с ним встречаемся».

Встречаемся? Слишком взрослое, слишком всеобъемлющее слово, которое не даст ребенку совершенно никакого понятия о том, какого рода друг мамы стоит сейчас перед ней. И как же назвать «это» да так, чтобы ребенок семи лет увидел некий пунктир, который очень тонко, очень неточно и с кучей всевозможных оговорок, очерчивает претендента на (возможно!) маминого сожителя (какое слово дурацкое…) в очень далеком будущем?

Я разблокировала телефон, нажала иконку «сообщения» и написала: «Где ты? Опаздываешь». Нажала «отправить» и сообщение унеслось в бесконечный поток других смс, разлетающихся по всему свету, как пыльца неведомого растения. Открыла холодильник и нашла еще одну коробочку с детским молочным коктейлем, где развеселый кролик скалил на меня два передних зуба. Чего улыбаешься? Как мне, по-твоему, это назвать? Дружим? Гуляем вместе? Господи, глупость какая… Со взрослыми все просто: «Знакомься – это Антон», – и по тому, как по-хозяйски нежно этот самый Антон поглядывает на мою задницу, любой взрослый сам договаривает фразу: «Мы с ним спим». Все. Точка. С детьми это не работает. С детьми нужно…

В моей руке завибрировал телефон. Я посмотрела на экран.

«Антон».

Я напряглась. Очевидно, что-то пошло не так… Странно, раньше за ним такого не водилось. Я беру трубку:

– Ты где?

Но на том конце провода мне отвечает не низкий, с легкой хрипотцой голос Антона, а взрослый, женский, немного уставший и казенно-равнодушный:

– Девушка, вы молодому человеку кем приходитесь?

От наглости голоса и бесцеремонности вопроса у меня застревает ком в горле, но где-то на задворках сознания начинает подниматься волна:

– Вы кто? – спрашиваю я.

– Мы не нашли никаких документов. Пытались найти телефоны родственников, но так и не нашли номера ни матери, ни отца в записной книжке.

– Кто вы? Где Антон? – говорю я, слыша, как зазвенел собственный голос.

– Я медсестра. Молодой человек в БСМП. Он в травматологическом отделении. Без сознания. Как нам связаться с его родственниками?

Я чувствую, как подгибаются колени, слышу как оглушительным водопадом кровь грохочет в моих ушах, и как собственное горло, безо всякой команды со стороны мозга говорит:

– Никак, – говорю, я, слыша, как хрипнет мой собственный голос. – Он детдомовский…

Руки трясутся, и я никак не могу унять дрожь. Женщина, что говорила со мной по телефону – низенькая, светловолосая – старательно записывает с моих слов фамилию, имя, отчество, адрес проживания.