Георгий Ланской - Гори оно все огнем

Сколько денег, украденных у других, было припрятано в надежных местах? Сколько лет она бегала от опасных людей? Не сосчитать ни того, ни другого. И вот теперь ей не помогут никакие деньги, и она уже никуда не может скрыться. От твари не убежишь, не откупишься. Женщина открыла глаза и увидела, что птица, парившая над ней, спустилась ниже, заинтересованная своим неожиданным открытием. Со стоном перекатившись на бок, женщина поднялась, чувствуя себя беспомощной старухой.

Тюрбан на ее голове размотался, и она сдернула его, проведя пальцами по своей лысой, как у младенца, голове. На ветру длинная ткань взметнулась вверх упрямым флагом. Женщина подняла руку и мгновение держала скользкий шелк, как умирающий солдат знамя полка, а потом отпустила, проводив улетевшую материю взглядом.

Птица, напуганная полетом ярко-красной полотняной змеи, шарахнулась прочь. Женщина опустила руку и прижала ее к животу, а затем развернулась лицом к человеку, который уже поднимался на каменный уступ. Глядя в лицо преследователю, женщина попятилась назад, к самому краю, а затем вновь закрыла глаза. Ей почти не было больно, и лишь страх, что она в очередной раз уступит терзающему ее чудовищу, заставлял трястись ее губы и ноги. Когда человек, уставший и запыхавшийся, поднялся на уступ, женщина увидела свою сумку в его руке и слабо улыбнулась, взглянув в последний раз в зеленые глаза напротив. Глаза, которые могут быть только у истинного лжеца. С самого первого дня, когда женщина взглянула в эти зеленые глаза, она поняла, кто перед ней.

Черт побери, пусть это будет красиво!

Она раскинула руки, как птица. Прежде чем ее преследователь сделал шаг вперед, женщина, балансирующая на краю пропасти, стала падать. И в то мгновение, когда ее ноги оторвались от скалы, ее захлестнули ужас и неудержимое желание жить. Женщина закричала, и вопль ударил в камни, усиленный эхом. Мгновение показалось ей вечностью, ровно до того момента, когда она врезалась в острые камни, после чего все закончилось.

Красный шелк размотавшегося тюрбана беспомощно болтался на ветке горной сосны. Стервятник в небесах с большим интересом смотрел на изломанную фигуру на дне пропасти, но спуститься не решился, подозревая подвох. И только человек на вершине горы, давя в себе испуганный вопль, глядел вниз, не веря тому, чему стал свидетелем.

Безмолвное небо отражалось в зеленых глазах.

Отель был излишне претенциозный, и это бросалось в глаза любому человеку с мало-мальским вкусом, а у женщины, вкатившей за собой небольшой, видавший виды чемодан, вкус был, потому, подкатив багаж к стойке регистратора, она слегка скривила губы. Дорого-богато, и при этом в плане сервиса – ноль. Бывший санаторий для правящей элиты, с гипсовой лепниной, колоннами и прочим шиком сталинского ампира, включающего в себя непременные барельефы с трудящимися, кропотливо собирающими каждый колосок. В девяностые гипсовых красноармейцев, колоски и комбайнеров посшибали, оставив голые стены с зияющими щербинами, но потом одумались и попытались вернуть все на место, налепив вместо улыбчивых доярок русалок и мадонн, а вместо сталеваров – греческих богов и подмазав халтурные скульптуры пошлой позолотой. Потом сюда пришел кто-то башковитый и позолоту затер, что придало пошловатой псевдороскоши толику культуры, но все равно – колхоз колхозом. Пройтись бы, как известная теледива с белым платочком по углам, сколько грязи можно было бы собрать…

Дама вздохнула.

Хоть бы дизайнера выписали из Европы или Москвы… Дерут, черти, сумасшедшие деньги… Вот тебе и «Крым наш»… Как был совок, так и остался, все-таки за двадцать лет построить капитализм невозможно даже в отдельно взятом здании. Дама подняла на лоб очки и огляделась: догадается ли кто-то подойти?

Портье, которому полагалось открыть перед ней дверь и помочь с багажом, слонялся без дела, только что в носу не ковырял, коридорных не было видно, на верхней площадке лестницы прошмыгнула горничная в фирменном платье и тут же скрылась. В фойе было малолюдно. У большого, как витрина, окна за столиком сидели двое мужчин в футболках и шортах, пили пиво и о чем-то тихо беседовали, за соседним столом скучал тощий парень, таращившийся в потрепанную книгу и то и дело зевающий. Рядом стояла пустая детская коляска. Больше не было никого, с улицы, от бассейна, доносились крики развлекающихся постояльцев, перекрывающие ненавязчивую музыку с экрана телевизора, висящего поодаль. Так что в принципе пассивность персонала была вполне объяснима. Суетное время завтрака и обеда миновало, постояльцы отправлялись на боковую, подальше от солнца, что к трем часам дня жарило беспощадно, или же шли на пляж, позволяя служащим отеля немного отдохнуть и приготовиться к вечерней суматохе. Впрочем, здесь было довольно малолюдно, что нисколько не удивляло: цены заоблачные, за такие деньги можно с шиком отдохнуть в Европе, что, собственно, нувориши и делали.