Андрей Ромм - Черно-белый сад

Катерина ошиблась. В туалете вообще не было окон. А еще не было мыла, но она обошлась без него. Спустя десять минут она вернулась к следователю посвежевшей, с новым, наложенным на очень скорую руку макияжем и первым делом спросила:

– Скажите, а если у заключенной рождается ребенок, то он сидит с ней до конца срока?

– Не с ней, а в доме ребенка при колонии. Там можно регулярно его навещать, – ответил следователь, окидывая Катерину цепким профессиональным взглядом. – Если вы беременны, то принесите справку от врача. Беременность учитывается судом, хотя особо уповать на это обстоятельство не стоит. Вам, Екатерина Аркадьевна, следует уповать только на полное признание и максимальную помощь следствию. Это единственное, что может смягчить вашу участь. Я предупреждаю вас об ответственности…

«Он же мой ровесник, – подумала Катерина, глядя в глаза следователю. – А взгляд как у старика. Наверное, это от работы. Интересно, какой у меня будет взгляд после отсидки».

Ей вспомнилась дворничиха тетя Маруся, полная добродушная женщина, ласково называвшая всех детей, независимо от пола и возраста, «воробушками». Невозможно было поверить в то, что тетя Маруся сидела в тюрьме, причем за убийство, но так оно и было. Тетя Маруся была местной, карачаровской, поэтому ее историю знали все. Когда-то давно у тети Маруси был муж, буян и пьяница. Он регулярно избивал свою жену. Та до поры до времени терпела, но однажды в ответ на удар сковородой по голове (муж вознегодовал на то, что жена посмела подать ему остывшую яичницу) ткнула своего благоверного кухонным ножом в живот. На суде говорила, что убивать не хотела, только напугать, и что от удара в голове все помутилось. Неизвестно, было ли так на самом деле или кто подучил, но тетю Марусю признали действовавшей в состоянии аффекта и дали минимальный срок. На районе тетю Марусю считали не преступницей, а страдалицей. Ни за что же, в сущности, пострадала. Катерина подумала: а не сказать ли, что она тоже действовала в состоянии аффекта? – но тотчас же отогнала эту мысль. Какой тут может быть аффект? Смешно! Лучше рассказать правду. В сложных ситуациях всегда лучше рассказывать правду. Чтобы этот румяный, но несимпатичный следователь смог бы разобраться в том, кто прав, а кто виноват.

– Я расскажу все, – сказала она, удивляясь тому, как тяжело ей дается каждое слово. – Все, что знаю. Только прошу учесть, что я ни в чем не виновата…

– Екатерина Аркадьевна! – устало перебил следователь. – Степень вины оценивает суд. Мое дело – собрать факты и представить их на рассмотрение суда.

– Но вы же можете закрыть дело за… за… – Катерина не сразу смогла припомнить формулировку, потому что казенные обороты речи она запоминала плохо. – За отсутствием состава преступления.

– Состав преступления в вашем случае налицо, – «обрадовал» ее следователь. – И ваша причастность к делу не вызывает сомнений. Так что давайте закончим прения и перейдем к вопросам.

Оживший принтер, стоявший на приставном столике, выплюнул какую-то бумажку. Следователь указал Катерине, где ей надо поставить подпись, и начал допрос.

– Итак, первый вопрос, – сказал он, раскрывая одну из лежавших перед ним папок. – Вы знакомы с Владиленом Ревмировичем Рахматоновым?

– Знакома, – обреченно кивнула Катерина.

Следователь отстучал краткую дробь на клавиатуре.

– Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?

– Это было весной, – говорить стало легче, и духота уже не досаждала, – был чудесный солнечный день…

– Екатерина Аркадьевна! – перебил ее следователь. – Я же протокол пишу, а не роман. Давайте по существу!

– Так это же по существу! – удивилась Катерина. – Была весна, день был солнечным, к тому же еще и выходным. Не помню уже – суббота или воскресенье. Я решила, что в такой замечательный день непременно продам хотя бы парочку своих пейзажей, и поехала в Измайлово…

Ну вот я и в ЖЖ! Буду жужжать! Это так замечательно – вести дневник в Интернете! Всегда под рукой и никаких рассыпающихся пожелтевших страничек! И никто посторонний не сможет заглянуть в мои записи. Этот дневник только для меня. Возможно, я стану показывать его детям и внукам, но до этого еще очень далеко.

Мне всегда казалось смешным и глупым вести дневник. Это потому, что я сама была глупой. Не ощущала течения жизни, не понимала, что все хорошее надо фиксировать, складывать в копилочку, чтобы не стерлось из памяти. В детстве многое кажется глупым, потому что своего ума мало. Сейчас я жалею, что не вела дневников с тех пор, как научилась писать. Это сколько же впечатлений сохранилось бы! Не воспоминаний (вот в такой-то день случилось то-то), а впечатлений. Как начинался день, что я делала, как все было, что я чувствовала, о чем думала и так далее. Все-все-все, до мельчайших подробностей.