Николай Шахмагонов - «И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера

– А дальше? Что дальше в том отрывке?

– Там немного философии. Это я дословно не запоминал. Смысл в том, что человек единственное существо на земле, которое, как выразился Бунин, дивится своему существованию. Ну и размышления, почему Бог наделяет людей разною степенью этого удивления? О природе, о том, что мириады цикад – звон цикад вам знаком – мириады цикад, наполняя Вселенную своей любовной песнью, уже в раю, в блаженном сне жизни. Почему так? И почему человек постоянно думает, мучает себя мыслями? Бунин как бы исследует мысль о собственной мысли. Впрочем, всё это уже в большей степени философия. Он думает, он мыслит и оттого… Вот снова прочту на память… «Я слушаю и думаю. И от этого бесконечно одинок в полночном безмолвии, колдовски звенящем мириадами хрустальных источников, неиссякаемо, с великой покорностью и бездумностью льющихся в какое-то бездонное Лоно. Горний свет Юпитера жутко озаряет пространство между небом и морем, великий храм ночи, над царскими вратами которого вознесён он как знак святого духа. И я один в этом храме, я бодрствую в нём».

– Вы не один, – сказала Елизавета, с чувством пожав Теремрину руку, и тут же, словно испугавшись чего-то, отдёрнула её.

Это был какой-то её мгновенный, безудержный порыв, но порыв именно лишь на мгновение. Да, её сердце билось, как у всякой нормальной женщины, да, её душа то сжималась от боли, то пламенела от восторга, как и предопределено природой. Но что он мог сказать по поводу её слов о погибшем муже? Эта тема весьма щекотлива, а в данном случае, когда речь идёт об офицере, вообще недопустима.

Они прошли весь посёлок до самой околицы, до того места, где некоторое подобие просёлочной дороги, сделав горку, выбиралось на шоссе с выщербленным асфальтовым покрытием, проросшим травой.

На востоке светлело. Звёзды меркли на небосклоне, и на горизонте уже появились яркие разноцветные блики.

– Знаете, что такое рассвет? – спросила Елизавета.

Теремрин догадался, что она хочет сказать, но промолчал, с нарочитым любопытством глядя на неё.

– Я недавно прочла… Уж и не припомню, где… Рассвет – это Божественный свет до восхода Солнца, – сказала она.

– Прекрасные слова, – проговорил Теремрин.

Они дошли до остановки автобуса, покосившейся, едва уже державшейся.

– Вот так и страна наша, ещё недавно могучая и неколебимая, едва держится под натиском перестройщиков, – сказал Теремрин, кивнув на ветхое строение.

А небосклон продолжал светлеть, и на востоке занималась алая зорька грядущего дня. Всё отчётливее проступали слегка подсвеченные её первыми бликами, придорожные берёзки. Ещё недавно скрытые от глаз дома посёлка постепенно вырастали из предрассветной мглы. Пора было возвращаться, чтобы хоть часок другой отдохнуть – программа следующего дня обещала быть плотной.

Когда пошли назад, навстречу стали попадаться сельчане, спешившие на первый автобус. И вдруг Теремрин услышал знакомый голос:

– День добрый, Дмитрий Николаевич! Вот уж не ожидал вас встретить…

Теремрин посмотрел на говорившего и узнал в нём одного довольно частого посетителя своих литературных вечеров.

– Добрый день, – ответил он. – Кажется, Сергей?

– Он самый.

Этот молодой человек нередко просил разрешения снимать вечера на кинокамеру, иногда он оставался, чтобы задать какие-то вопросы, и очень часто заговаривал с Татьяной, которая присутствовала почти на всех вечерах, которые проводил Теремрин.

– А вы какими судьбами? – спросил Теремрин.

– Привели сюда дела, – уклончиво ответил молодой человек. – Вот, спешу на автобус. Сегодня нужно быть в Москве. А Татьяна приехала? – вдруг спросил он, с любопытством оглядев Елизавету.

– Нет-нет. Татьяна в Москве, – поспешно ответил Теремрин.

– Ну, мне пора, – сказал молодой человек, кивнув на приближавшийся автобус. – До встречи на вашем вечере.

– Счастливого пути, – пожелал Теремрин.

Автобус отошёл, и они с Елизаветой продолжили прогулку. Теремрин почувствовал, что её заинтриговал вопрос о Татьяне, но спрашивать она стеснялась и он зачем-то пояснил:

– Татьяна, – виновница, отчасти, нашего знакомства, – пояснил Теремрин, – Это та самая кузина, из-за которой я помчался в Пятигорский храм. Но, представьте, как говорится, Бог спас. Моя мама оказалась приёмной дочерью Татьяниных дедушки и бабушки.

– То есть, вы хотите сказать, что греха не было? – пытливо глядя на него, спросила Елизавета.

– Кто ответит нам, что есть грех? Да и пронзительно прав знаменитый художник Поленов в первоначальном названии своей картины «Христос и грешница». Вам ведь знакомо это его творение?