Анти Фимас - Гряда, или Чёрная сторона луны

Владимир в который раз переслушивал композицию «On the Run», где «Пинки» увязали свою музыку с параноиком, который против собственной воли покидает больницу на каталке и несётся куда-то по коридорам. Все к нему добры и благосклонны – медсёстры, улыбчивые джентльмены и сотрудники аэропорта, все предлагают проехать ему дальше и дальше. И несчастный на кровати с колёсиками мчится сквозь распахивающиеся двери, чтобы вырваться, наконец, прямо на взлётную полосу. И вот он взлетает! Чтобы взорваться… Что всё это значит? То, что люди, одержимые болезненной идеей, иногда слишком далеко заходят в собственных фантазиях? Что они несутся на сумасшедшей каталке, когда рады бы остановиться, да не могут? И тогда происходит взрыв неминуемый мозга?

Правда, у корреспондента музыка вызывала иные ассоциации: некто хочет предупредить, что террористы готовятся взорвать самолёт, и он несётся в аэропорт, дабы предупредить, но не успевает, самолёт взлетает, человек ахает, и мощный взрыв разбрасывает в воздухе куски аэробуса и тела жертв… Что ж, современные реалии мира диктуют соответствующие умонастроения. Как-никак, упёртые в своей тупой вере террористы сейчас – увы – главная угроза человечества. Других угроз, вроде бы, пока не предвидится.

***

Журналист косил краем глаза на унылую буколику за окном, как вдруг из ближайших кустов выскочил какой-то бородач с базукой на плече. Миг – и огненная ракета помчалась прямо в стекло автобуса. Раздался страшнейший взрыв, и… Владимир чихнул и вздрогнул одновременно от привидевшейся сюр-картины, открыл глаза. М-да, укачало-таки…

Он усиленно потёр нос, в котором вновь защекотала от пыли.

– Будь здоров, касатик! – весело отозвалась сухонькая старушка в сатиновом платочке с синими васильками. Она сидела через проход.

При посадке Павшук помог бабуле подняться по ступенькам, да ещё занёс её вещи. Вот она и хотела хотя бы таким образом отблагодарить помощника. Говорливую старушку, как оказалось позже, звали чисто по-русски: Настасья Петровна.

– Спасибо, маманя, – ответил он.

Но бабуля – божий одуванчик, не унималась:

– Кудый ты едешь? Уж не в нашу ли сторону?

– Ну, если к вам в Лещёво…

– В Лещёво, в оно самое, – закивала она. – Живу я там. А ты к родственникам или как?

Павшук не испытывал особого желания болтать лишнего, потому молчком кивнул головой. Любознательная соседка не отставала:

– А кем же ты работаешь?

Только этого не хватало! Владимир вообще не любил распространяться о своей профессии с незнакомыми людьми. По опыту знал, что сразу возникает два варианта: либо на тебя начинают смотреть как на «шпиёна», выведующего чужие тайны, либо начинают делиться «наболевшим», надеясь, что журналист тотчас настрочит об этом в газету. Не зная почему, брякнул неопределённо:

– Да вот езжу по стране, описываю жизнь…

– А-а… – протянула в ответ бабулька, соображая, что же это за род деятельности такой, и кто за такую ерунду ещё платит деньги? Не осилив столь странного ребуса и поняв, что лучше отстать, она с обиженным видом откинулась на спинку сиденья.

Павшук сделал то же самое, вздохнув свободнее. «Скорее бы добраться до места назначения, – подумал он, – не то спекусь в этом стодушном гробе ужасном, как написал мой знакомый поэт о подобном общественном транспорте».

«Главное затемно найти пристанище», – загадывал Павшук. По времени он прикинул, что уже скоро приедет в Лещёво.

Разумеется, Владимир заранее позвонил из редакции в администрацию посёлка, интересуясь обстановкой, и его обнадёжили, что у них имеется некая гостиница, переделанная из «Дома колхозника». Хотя по накопленному в командировках опыту журналист знал, что это не гарантирует, будто в забытой сельской глуши найдётся приличное жилище.

Попутно на ум пришло и другое: «Не удивительно ли, что судьба направляет меня в забытый богом край, откуда родом мой отец». Правда, у Павшука не было ни единой его фотографии. Там, где отец и мать были вместе, родительница аккуратно разрезала снимки пополам, и затем изображения экс-супруга полетели в мусорное ведро вместе с неудавшимся браком. Они развелись, когда Владимир ещё под стол пешком ходил, потому он лишь знал, что того звали Григорий. Но что он был за человек? Мать мрачно отмалчивалась. Только когда Павшук подрос, она нехотя поведала, что Григорий отличался жестоким характером, и отпечаток горькой жизни так повлиял на женщину, что она больше не выходила замуж.