Елена Климентова - Сны о будущем

Что она говорила этому мужчине, облокотившись на перила широкой круговой лестницы, ведущей к морю и с удовольствием вдыхая свежий морской воздух?

– Вы знаете, я абсолютно естественно себя здесь чувствую. Так, как будто родилась и прожила в этом доме всю жизнь. Это – мой мир. Моя стихия, абсолютно моя атмосфера…

…Катя вернулась из кухни в комнату и придирчиво осмотрела свое жилье, маленькую однокомнатную клетушку под крышей с низким потолком и микроскопическими местами общего пользования. Затем перевела взгляд на свои босые ноги, прошлепала к расстеленному дивану и надела стоящие рядом домашние шлепки, потертые, в дырках, но такие милые, уютные и очень ею любимые.

Катя не любила изменений. Она всегда долго привыкала к новым вещам, людям, пространствам и правилам игры. И, выбрав что-то, предпочитала больше ничего не менять, даже если со временем выбор оказывался неудачным или быстро терял свою привлекательность. И сейчас она прекрасно понимала, что здесь, в этой квартире, в ее реальной жизни ничего не говорит о красоте и гармонии. И уж тем более ничего не напоминает итальянское палаццо.

Катя Кудряшова точно знает, что она НИКОГДА не была на юге Франции, а в Италию ездила только один раз, в ранней молодости, где пять дней грелась на песчаном берегу Адриатического моря и фланировала два раза в день по дороге между дорогущими отелями от своего скромного двухзвездочного обиталища к пляжу и обратно. Нет, она НИКОГДА не бывала и, тем более, не жила в таких дворцах. Может, помнит эти интерьеры из фильмов? Да, наверное, так оно и есть. Но вот что делать с чувствами? С теми ощущениями, которые она испытывала во сне и продолжает испытывать сейчас? А что если ТО, что ей снится, и есть ее реальная, настоящая жизнь? А то, что она видит сейчас вокруг себя – на самом деле не имеет к ней никакого отношения? И она даже представить себе не может, каким образом здесь оказалось? Каким ветром ее сюда занесло? Ведь все здесь ей чуждо, режет глаз и мешает. Двигаться, жить, дышать… Интересно, чтобы по этому поводу сказал ее психоаналитик?

А у нее разве есть свой психоаналитик?…

Стоп. Она посмотрела на свои руки, на сухие длинные пальцы и вдруг вспомнила случай накануне.

…Перед церемонией открытия кинофестиваля, куда она приехала с аккредитацией журнала «Блеск» в качестве штатного фотографа, в фойе кинотеатра «Сварог» она подошла к черному роялю и открыла крышку. Она и сама себе объяснить не может до сих пор, почему ее вдруг так потянуло к этому инструменту. Подумаешь, рояль – как рояль. Самый обычный. Таких она видела в своей жизни множество. А тут… Открыла крышку и пальцы сами послушно легли на клавиши, издав вполне гармоничный, хоть и простенький аккорд, затем быстро и легко по ним пробежались. Туда и обратно.

– Играете? – Мужской голос за спиной заставил ее обернуться. Она увидела перед собой невысокого, худенького старичка во фраке и с пышной седой шевелюрой.

– Нет.

– Да?

– Да.

– Странно. А я вижу, у вас рука правильно поставлена. И ногти коротко обстрижены. Как бывает у пианистов.

– Как у гитаристов.

– Возможно.

– Нет, я не играю, – повторила она. – Просто…Интересуюсь.

Она аккуратно закрыла крышку рояля и быстро отошла к группе журналистов. Старичок проводил ее заинтересованным взглядом, затем сел на банкетку перед роялем, снова открыл крышку и, взмахнув руками, заиграл что-то певучее, соответствующее случаю.

– Наверное, Шопен. – Подумала Катя. – Кажется, один из его ноктюрнов… до диез минор…

Почему она так решила?

Человек, всю жизнь свято преклонявшийся перед классическим роком и любивший бардовскую песню, не мог знать ноктюрны Шопена, потому что не любил классическую музыку. Вообще. Он вообще не мог отличить Брамса от Рубинштейна. И в оперу не ходил. И в консерваторию. Никогда. И ногти на руках себе стриг исключительно по причине того, что они… просто мешали. Вначале по молодости мешали учиться играть на гитаре. А потом – мешали по жизни.

Эти долбанные ногти! Черт бы их побрал…

За своими ногтями на руках и ногах ее приятельницы ухаживали тщательно и регулярно, перекрашивая в разные цвета чуть ли не через день.

– Что за бездарная трата времени! – думала она, слушая их бесконечное щебетанье о мастерах маникюра, брендах лака и технике обработки кутикул.

Ее устраивали руки без ногтей. В смысле, без длинных, ухоженных ногтей. Ей нравились коротко и аккуратно подстриженные ногти, иногда с бесцветным лаком, которым Катя пользовалась редко, по случаю, когда надо было изобразить из себя что-то праздничное и нейтральное. А еще… Ей очень нравились свои руки. Худые, смуглые, с узкими ладонями, сухощавыми длинными пальцами и браслетами из полупрозрачного бирюзового стекла на запястьях. Которые никогда прежде не ложились на клавиши фортепиано и уж тем более не играли на них хоть что-то напоминающее музыку.