Шпилька С.В. - Вся правда о её муже

Страх рассказал о себе, приголубил. Ей даже понравилось его общество, не нужно ни о чем думать, слушать соболезнования этих людей, не надо решать. Он укрыл её, спрятал от них. Они брали её под руки, вели, усаживали в такси. Долго везли. Только в самом конце поняла, что в кафе. Принято же собраться помянуть покойника, деньги ведь сама переводила.

Стол был длинный, составлен из трех, белая скатерть без узора, салаты в круглых мисках, в каждой столовая ложка. Хлеб. Водка. Кагор. Горячего не было, так принято? Она не знала, и спрашивать не у кого не стала, страх шепнул «это не важно». Она легко согласилась с ним, сегодня он всюду был прав.

Они говорили длинные речи о муже, а она отмалчивалась, но смиренно пила за упокой, закусывала. Их слова пытались проникнуть в неё, забраться под кожу и дальше вглубь. Они искали сердце, но страх прятал его, прикрывал собой. Благодаря нему, она почти ничего не чувствовала и скоро успокоилась. Водка согревала, помогала дышать. Вот только слова Анжелы Ивановны… не молчалось ей.

«Ромка мой дачу любил. Приедет и сразу к печке бежит – топить. Натопит жарко и сядет с книжкой. У него целая библиотека на даче, классика на отдельной полке, фантастика на своей. Если читает, отвлекать нельзя. Он никогда не злился, нет, но разговаривать с ним, когда читает, без пользы. Уходил он в свои страницы с головой. Однажды воротилась я с работы, Ромке тогда шестнадцать годков было, рассказываю ему, что снегопад обещают, что засыплет, наверное, нас. А он кивает, ну я думаю, услышал, а когда на следующий день с самого утра кричит мне. «Мать, ты видела, как навалило? Хоть бы раз по телевизору передали, сволочи!».

Свекровь улыбается, в очередной раз сушит щеки платком. Ни на кого не смотрит, взгляд утоплен в стакане, водка ее приманила, в ней успокоение для всех здесь. Молодых хранить непросто. Она набирается еще мужества и продолжает речь, все молчат. Говорит, что часто вспоминает сына, так он оживает и как будто тут сидит, рядом с ней, улыбается матери. Обман разума. Так ей легче справляться с горем, понимают все за столом.

Анжела Ивановна заканчивает словами «Я все. Теперь давайте все вместе выпьем, чтобы земля ему была пухом». Улыбается совсем широко, почти неестественно и проглатывает спиртное. Все пьют ей вслед, кивают и закусывают. Лица у всех соболезнующие, Кате смотреть противно.

Рассказала Анжела Ивановна все, как было, ни одного слова не придумала. Но слова эти сочились из нее неразбавленной кислотой, разъедали Катю, бурили защиту, подгребали к сердцу, и она очнулась на малые секунды. Проморгалась – не дала слезам образоваться, поежилась – неуютно здесь. Не понравилось в реальности, слишком близко, слишком отчетливо больно. Люди смотрели на нее живыми глазами, воздух был переполнен мразотной скорбью, все легкие ею напитались, она собой кислород подменила.

Катя стала мерзнуть и задыхаться, почувствовала пульс в висках. Сердце не успевало проворачивать через себя кровь, захлебывалось ею. Стало понятно, что глубже пробуждаться нельзя, сгинет. Нужно было как-то грести обратно под свой купол, в объятия к нему, страху. Водка тут не поможет, от нее только хуже, теперь она мешает, оголяет чувства. Нужен был свежий воздух.

Катя встала и, не оглядываясь ни на кого, вышла из кафе. Злой ноябрьский ветер ударил в неприкрытую грудь, обнял, и сразу отлегло. Нет, не ветер это обнимал, поняла она, а страх. Он уже успел соскучиться по ней, с охотой принял, обхватил собой. Кровь угомонилась, и сердце успокоилось.

Она не могла вспомнить, кто помог добраться домой. Кто снял сапоги, пальто, уложил в постель, поставил стакан с водой, который нашла следующим утром. Предчувствие подсказывало, что это был Артем, а кто еще мог? Лена? Тогда она была беременная, живот сильно выпирал. Уже родила ведь, срок то какой был? Стыдно было это вспоминать, с Ленкой она так и не связалась, а они когда-то были лучшими подругами. Даже не поздравила ее, не навещала в роддоме, ребенка ее ни разу не видела. Мальчик или девочка не помнит.

Стыд тоже стал приглушенным, страх и о нем позаботился. Вроде колется за сердцем, но так, не остро, вроде иголка затупилась. Там душа. Катя ляжет на диван, свернется калачиком, уткнет нос в подушку, пострадает минут десять, и хватит с неё. Всё, что беспокоило, забылось.

Так со временем она забыла о многих. О родных, подругах, просто знакомых. Остались только коллеги, но это и понятно, работу ведь никто не отменял, на нее ходить надо, а там не общаться – поддерживать разговоры. Да, именно так.