Василий Боярков - Не по совести

– Отпускай, – срывавшимся голосом проговорила Азмира, испуганно хлопая невероятно прекрасными глазками, – я честно буду вести себя спокойно и внимательно выслушаю все, что вы захотите мне сейчас предложить.

– Вот и отлично, – сделал свое заключение Беркутов, подавая знак большому подельнику, чтобы тот поставил девушку на пол.

– Алло, милиция, – послышался из коридора скрипучий голос Елизаветы Ивановны, не привыкшей еще называть этот орган полицией, – на нас напали – приезжайте как можно скорее!

Очевидно, на том конце связи у старушки стали спрашивать ее имя, так как следом она начала называть свои полные данные.

– Слон, глянь, чего там творится! – крикнул громким голосом Беркутов, вполне разумно предположивший, что ситуация может выйти из-под контроля, – если надо – убей!

Михайлов, особо не раздумывая, небрежно бросил девушку на пол, сам же стремительным шагом направился к Аристарховой; та только-только успела произнести свои фамилию, имя и отчество, как перед ней возник звероподобный, огромный детина, который, поглядывая на будущую жертву ожесточенно-суровым взглядом, не предвещающим ей ничего более или менее доброго, одновременно схватил старушку за хиленькую ручонку, прислонившую к уху сотовый телефон, а затем медленно, но уверенно стал ее отстранять, отводя от головы в правую сторону.

– Не надо, – выпучив бычьи глаза, сказал верзила полу-ласковым тоном, но с выражением неподдельной жестокой уверенности, – не стоит так рисковать – я бы не стал.

Из трубки в это время слышался вопрошающий голос, плавно переходящий на окрик:

– Адрес?! Говорите Ваш адрес?!

Но ответа на этот вопрос, как не составит труда догадаться, принявший вызов дежурный так в конце концов и не смог дождаться, причем по вполне объяснимым причинам… Михайлов же, отобрав у бабушки телефон, снял с него заднюю крышку и, извлекая сим-карту, предусмотрительно смял ее пополам; по всему было видно, что подобные грубые телодвижения ему явно что не впервые и что совершает он их, проявляя в этом деле большую смышленость, вразрез идущую с тем впечатлением, какое перво-наперво возникало от созерцания его внешнего вида. Выведя средство связи из строя, широко расставив пальцы и немного их изогнув, будто хотел ухватить великовозрастную хозяйку за голову, Слон приподнял кверху невероятных размеров ладонь, после чего (вероятно посчитав, что для пущей убедительности необходимо сопроводить свои жесты словами) выпятил вперед нижнюю челюсть и, подтверждая, что настроен очень решительно, грубо промолвил:

– Смотри, старая! Я вот тебе… ужо!..

В тот же самый миг огромный верзила заметил отца «плененной» его товарищем девушки, поднявшегося с пола и стоявшего немного покачиваясь; едва только ощутив на себе грозный взгляд звероподобного человека, он, непристойно ёкнув, плюхнулся на пятую точку, а затем стал отползать назад, энергично помогая себе и локтями и пятками; далее, насмерть перепуганный, хозяин забился в угол возле одной из кладовок и трясся там сейчас не только от страха, но еще и с похмелья, причем его тело ходило ходуном до такой степени, что создавалось впечатление, что его вот-вот возьмет и, что называется, «стебанёт».

В этот злосчастный момент Алексей, придав себе еще большее сходство со страшной гориллой и приподняв кверху огромный кулак, направился в его сторону и одновременно зловещим голосом произнес:

– Ты чего здесь «колбасишься» словно осиновый лист – в «роговой отсек» захотел?

Это было последнее, что смог услышать от нежданного гостя хозяин, а затем окончательно «провалился» в припадок. Мгновенно! Как будто бы какая-то невероятная сила оторвала его от пола и подбросила кверху почти что на метр, оторвав от того места, где он секундой раньше сидел; в последующем та же самая «невидимка» швырнула мужчину на пол с такой неестественной мощью, что становилось непонятно, как в результате этого немыслимого броска, неописуемого никакими словами, он ничего в итоге на себе не сломал; едва Тагиев коснулся пола, глаза у него закатились, выставив на всеобщее обозрение одни только устрашающие белки, а тело затряслось так энергично, словно бы кто-то пытался прорвать его внешнюю оболочку и следом «выйти» наружу; изо рта показалась густая пена.

Какой бы ни был Слон привычный ко всякого рода невыносимым мучениям и жестоким страданиям – но в это раз! – от развернувшейся перед его глазами ужасной картиной Михайлов испугался до такой немыслимой степени, точно следующим на очереди, выстроенной на погружение в подобное, страшное, состояние, стоял теперь именно он.