Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 3

Я всё забыл от этих мыслей, мыслей о том, что они… и как её вывести на чистую воду, когда она притворяется, что всё как всегда?

Я же вижу, что притворяется, не всё как всегда…

Я так и не сумел подобрать слова, правильно задать вопрос, чтобы понять, что с Лёлей, почему она смотрит, но будто не видит… Говорит, но будто не со мной, а с кем-то, кто будто за спиной у меня…

Пришли ребята, все с жёнами, кроме Масла, он пока не обзавёлся девушкой. Ребятишек не брали сегодня, оставив с бабушками. Так что мы могли позволить себе развлекаться допоздна и самым «разнузданным» образом. И хотя с утра всем было нужно на работу, кроме девочек, потому что двое были в декрете, а Лёля так толком и не объяснив, почему, но сказала, что завтра останется дома. То есть здесь, в «гараже».

– Масёл, что ж ты всё бобылём? – Мила усмехнулась будто бы игриво, но мы, зная её, видели, что она балуется. Масла, впрочем, смутила, к всеобщему веселью.

Мы танцевали. Мы пели под аккомпанемент гитар и бубна несколько песен. Новых, я только в последний месяц написал, Лёля слышала, девчонки ещё нет. Хлопают, хвалят, хмельные все, но, кажется, искренне…

Юра с Серёгой учатся в ординатуре в Онкоцентре на Каширском шоссе, всегда посмеиваются надо мной, «ненормальным», которого понесло скоропомощную больницу.

– С «красным» дипломом ты мог бы…

– Уймитесь вы уже с советами, – смеюсь я, тоже в сотый раз отвечая на их подначки.

Юрка замахал рукой на меня:

– Комсомолец первых пятилеток, – сказал он. – Такие, как ты и Комсомольск-на-Амуре какой-нибудь строили, надо думать.

– Без таких, как наш Лютер, вообще всё давно кончилось бы, – неожиданно серьёзно сказала Люся.

– Без всех нас всё кончилось бы, – улыбнулась Лёля.

Мы все посмотрели на неё, удивлённые немного её серьёзным голосом и тоном, но она снова улыбнулась легко и спросила Юру:

– Когда в «звёзды»-то выходите?

– Зря хихикаешь, твой муж даже нотную грамоту осилил между делом, туда-сюда и настоящими профи станем.

Мы все засмеялись. И я был бы счастлив, если бы не льдинки на дне Лёлиных глаз… что с ней…из-за него, из-за «Кирюши»?..

Разошлись все, в полночь, чтобы не опоздать на метро, смеялись, что в прошлые времена остались бы, но работа не учёба, малыши…

– Да и оставаться с ними, с этими бешеными тут… пока сидели, взглядами щёки прожгли друг другу. Когда медовый месяц-то закончится, проказники из психушки? – смеётся Мила. Этот фильм давно устарел, когда-то на первом курсе мы всей группой смотрели его, но никто не помнит ничего, кроме бойкого названия.

И опять все смеялись. Мы расцеловались, прощаясь. Я запер дверь, а Лёля прошла внутрь, остановившись у стола, спросила со вздохом:

– Простишь, если останется этот бедлам до утра?

– Я сам уберу утром.

Лёля посмотрела на меня, с усталой улыбкой, включила водонагреватель, снимает одежду за полиэтиленовым занавесом, обозначающим нашу «душевую». Я зашёл к ней, пока она подняв изящные руки, закалывала волосы повыше на затылке, открыл ещё слабо нагретую воду. Я уже раздет, всё как всегда, как каждый день… и каждый день как впервые, как впервые мы видим нагими друг друга…

Лёд растаял, если и был, если я не выдумал его себе. Какой лёд… Какой может быть лёд… в Лёле никогда не было льда… ни одной снежинки…

…И всё же мне снова снится кошмар. Снова, я вижу, как Лёля отделяется, уходит… я уезжаю на поезде в Чечню, а она остаётся… Уходит, на её плечах чьи-то руки… Лёля!.. но руки увлекают её за собой… Нет, ты рядом, ты со мной… ты всегда будешь со мной…

Утром я ушёл, пока она ещё спала, я убрал всю посуду, как и обещал. И снова вспоминаю, что надо поговорить… эта мысль хуже адского наваждения… Снова Оля… Оля, с которой я теперь должен стать чем-то единым.. Господи, неужели я так сильно провинился перед тобой, что ты так жестоко наказываешь меня?

– Привет, – Лёля вошла, открыв дверь своим ключом. Я из кухни услышал, как она входит. Я знаю, что это она, потому что больше ни у одного человека нет ключей от моей квартиры. Она сразу пришла ко мне на кухню. – Что это ты слушаешь? Театр у микрофона? – бледная немного, огромные глаза. Что ж… я всё-таки хорошо узнал тебя, Лёля.

– Это Бунин, Иван Алексеевич, – сказал я. – Ты что? – я смотрю на неё незамутнённым взглядом честного человека. Я отрепетировал этот взгляд уже давно. Я ждал тебя, Лёля, ещё вчера… спектакль был разыгран по моему сценарию идеально, всё в своё время.