– Илья Михайлович, между вами с Бородиновым огромная пропасть возникла. Я сижу в шпагате над этой пропастью. А вы одну мою ногу со своего края сталкиваете. Вы хотите, чтобы я полетела вниз? Зачем это вам?
Илья пулей вылетел из-за стола:
– Как ты хорошо сказала! Как правильно!
В этом был весь Илья.
После этого разговора телевидение «Логорифм» приказало долго жить. Илья сначала отобрал помещение у студии, потом прекратил финансовую помощь. Работать со СМИ, просвещать население он не хотел: меньше знают, крепче спят. В моду опять вошли кулуарщина, замалчивание проблем, тактика двойных и тройных стандартов, забытые при Бородинове.
Вскоре из Пятигорска в Энск приехала съемочная группа областного телевидения. Обо мне снимали коротенький документальный фильмец. Мне надлежало красивой походкой пройти по площади до мэрии. Ветерок теребил волосы и вздымал полы розовой шелковой мини-юбки, я жмурилась от слепящего солнца и – нос к носу столкнулась с Илюшей. В компании двух престарелых граждан он тормознул меня, закрыв обзор оператору с телекамерой, и традиционно, как обычно без малейшего повода, заорал:
– Что ты себе позволяешь? Я выгоню тебя из кабинета!
И пошел прочь. Я оцепенела. Подлетели оператор с журналисткой:
– Что случилось?
Я нацепила на лицо безмятежную улыбку и сказала, что мэр не вкурсе идущих съемок и подбросил мне на ходу новую тему, которая его крепко озадачила. Журналистка облегченно вздохнула, оператор ушел на исходную позицию, я повторила красивую проходку по аллее к мэрии. Что творилось в моей душе, не узнал никто. Как я и сама не поняла, о чем опять орал и чего от меня хотел этот странный мэрик.
Самое удивительное, что повода в чем-то меня обвинять у него не было ни малейшего. Я только что вернулась из отпуска и «насолить» Теллеру чем-либо просто физически не успела. Впрочем, врачи говорили мне, что у него ассоциативное мышление. Это как болезнь. Каждая клеткаэмоционально нездорового организма запоминает реакцию на какое-то будоражащее событие или объект и впоследствии выдает эту реакцию всякий раз, когда больной видит этот объект или попадает в аналогичную ситуацию. Иными словами, синдром «красной тряпки». Так Илюша реагировал на меня. Так неуравновешенный человек инстинктивно чувствует неподвластную ему силу и стремится поработить, уничтожить ее носителя. Ему было мало лояльности и внешне уважительного отношения, ему мало было даже огромной дистанции и полного прекращения контактов. Ему было необходимо довлеть. В каждом моем слове – печатном или эфирном – он выискивал подвох и подтекст и втайне мечтал с позором изгнать меня сначала из кабинета в мэрии, которую он считал своей собственностью, а после и из города. Он чуял, что я не люблю его родной Энск, и был абсолютно прав. Этот город рождал во мне тоску и отвращение. Я считала, что отбывала там 20-летнюю каторгу.
Энск – древний городишко, население которого делится на две почти равные части: тех, кто только что освободился из мест заключения, и тех, кто вот-вот туда отправится. Не случайно именно в Энске в середине прошлого века состоялся первый всесоюзный съезд воров в законе.
На территории Энского района расположились сразу несколько тюрем и колоний всесоюзного значения. Их обитатели по окончании сроков оседали тут же. Места – почти курортные, недалеко Домбай, Теберда, Кисловодск, Приэльбрусье… Чем не жизнь? В городах-курортах бывших зэков, конечно, не прописывали, а в Энске – с дорогой душой. Тут были промышленные предприятия всесоюзного значения, вредные производства и кому, как не освободившимся из мест заключения, занимать здесь рабочие места. Потому и из учебных заведений в Энске со времен царя Гороха были только ПТУ и пара техникумов. И хотя в последние годы сии учебные заведения гордо переименовались в колледжи, а на территории города появился косой десяток филиалов вузов, суть осталась прежней – образовательный, интеллектуальный уровень Энска низок чрезвычайно. Даже развал Союза и приток русских из бывших республик не сильно изменили интеллектуальный и культурный фон города. Беженцы из Средней Азии, Закавказья, Чечни, будучи генетически более приспособленными к жизни в нетитульных регионах, не могли адаптироваться в российском Энске.
– Здесь какой-то другой, непонятный народ. Каждый норовит тебя объегорить, – делились русские из Грозного.
Да что ж тут непонятного? В Энске просто действует кланово-родственный принцип существования. Для того чтобы здесь жить и работать, надо быть принятым либо в ряды национальной диаспоры, либо в семью с глубокими энскими корнями. Неважно, какими – алкоголическими, наркоманскими, преступными, компартийными, трудовыми… В противном случае ты навсегда будешь здесь чужаком, какой бы вклад в развитие экономики, политики, культуры Энска ты не внес.
Читать дальше