Ева Ройс - Цена моих грез

После обеда мы перебрались в игровую, где я всегда открывала свой чемодан. Нет, неправильно, волшебный чемодан, по словам детей. На этот раз я принесла то, о чем они мечтали. Конечно, семью подарить я была не в силах, а милые и приятные душе вещи запросто. Деньги ничто по сравнению с чистыми эмоциями. Как–то у нас случился день правды. И одним из вопросов, который я задала, был про мечту и самое сильное желание. Я тогда все по–тихому записала на диктофон телефона, а после несколько месяцев собирала деньги и нужное. Самое трогательное желание было у Флоры – она новенькая, полгода как здесь, ей хотелось снова попробовать домашних вафель. Маминых. Я после работы не спать легла, а искала в интернете рецепт и, одолжив у соседки вафельницу, готовила эту выпечку. Такой день у них раз в месяц, я должна была всех осчастливить.

Я уже раздала половину, как увидела в углу мальчика. Он сидел, прижавшись к стене, и смотрел на меня таким взглядом, что все внутренности током прошибло. В его взрослых глазах были те эмоции, какие у меня год назад. Я его не видела в столовой. И вообще впервые видела. Новенький, значит.

– Привет, малыш, – я улыбнулась ему, встала, оставив радостных детей играться дальше, и направилась к нему, взяв из чемодана запасную игрушку на случай, если в детдоме будет пополнение, – большой пазл с собаками. – Ты чего один сидишь?

Он ничего не ответил, продолжая своим взглядом выворачивать мне душу.

– А меня Дашей зовут, – я улыбнулась ему, попыталась потрепать его густые коричневые волосы, но он не дал. Протянула ему коробку с пазлом: – А это тебе.

– Не нужны мне ничьи подачки! – мальчишка свел брови к переносице так смотря на меня, что я растерялась. И руку мою с подарком толкнул.

И теперь в его глазах отражался не разрушенный мир, а шторм – столько чувств, что чуть ли не задохнулась в них.

Следующий час я сидела с Даней – он мне рассказывал про моря и пиратов, а я слушала его дыхание, прижимая к себе и счастливая от того, что он не заболел – лишь нос слегка заложен.

Детский дом я покидала, ощущая себя паршиво. От того, что не могу сделать большее, и от того, что на коже буквально пропечатались два взгляда – такие родные глаза Даньки с бесконечной надеждой и верой и глаза другого мальчика, Влада, в которых эти вера с надеждой медленно испепелялись. И еще меня давила вина, что до сих пор не забрала его. Но ведь осталось совсем чуть–чуть. Я сделаю рывок вверх и за этот месяц закрою ипотеку. А потом я каждый день буду согреваться в объятьях Дани, каждый день буду с ним, а не какие–то урывки в виде часа.

Наверное, из–за этих тяжелых дум и от того факта, что сутки не спала, я совершила одну из самых страшных ошибок. Идти к остановке сил не было, как и доставать телефон и звонить такси, и я просто поймала машину. Назвав адрес театра, до которого отсюда было прилично ехать, удобно устроилась на сидении и прикрыла глаза на пару минут. Веки стали тяжелыми, и я не заметила, как просто уснула. Идиотка. Если бы я знала, что так все выйдет, то пешком пошла бы в театр, ползла бы, но не села бы никуда. А вообще, не в театр поехала бы, а домой – запираться на тысячу замков и прятаться в одиночестве большой квартиры, где жить теперь некому.

ГЛАВА 3. ПАВЕЛ. ЕСЛИ ИГРАТЬ, ТО ИГРАТЬ СО ВСЕМИ УДОБСТВАМИ

Разница между взрослыми и детьми заключается в стоимости их игрушек.

(с) Роберт Фрост

Я ждал ее приезда с особым трепетом. Распорядился подготовить ей комнату. Естественно, недалеко от моей и с камерами. Отправил в город домоправительницу за одеждой, часть которой сам выбрал через интернет. Как херов кукловод собирал своей игрушке новую жизнь. Если играть, то играть со всеми удобствами.

Я смаковал ее имя на языке и представлял, как вдохну ее запах и попробую ее вкус. А какая она на вкус? Представлял и сходил с ума от картин, которые мне рисовало воображение. Еще утром я хотел разгадать ее душу, а сейчас до безумия хотел разгадать и тело. Не так, как утром. Я хотел утонуть в обмане и принять Снежинку за живой огонь. Хотел иметь ее душу и тело.

Хотел согреться ее холодом, потому что сам согревать не умею. Отобрать весь холод, чтобы растаяла и стала костром.

Я не собирался сделать так, чтобы она стала мне неинтересной. Зачем? Меня сейчас мало что трогает, а она – концентрированный интерес. Так зачем лишать себя удовольствия, ради того, чтобы вернуться в зону комфорта?

А потом смотрел, чувствуя дикое удовольствие, как она испуганно идет по мрамору пола, отражается в нем бликом. Идет озираясь по сторонам, готовая сейчас же сбежать. А на идеальных ногах у нее кроссовки. Обычные, мать их, кроссовки. А я смотрю, и мне кажется, что я ничего сексуальнее не видел.