Ева Ройс - Цена моих грез

Сегодня особняк показался мне еще более красивым. Красивым и опасным, как и его хозяин. Однако атмосфера вокруг давила на меня – слишком я не такая. Не из этого, богатого, теста. Я простая, обычная. Я чувствовала себя Золушкой после свадьбы, едва все маски были сброшены.

– Готова? – раздался позади меня мужской голос.

Вздрогнув от неожиданности, повернулась и увидела Левича, который спускался по широкой лестнице, на ходу поправляя запонки. В идеально сидящем на его фигуре костюме чернильно–черного цвета и в кипенно–белой сорочке без единой складки. И даже туфли его блестели в свете ламп от чистоты. Понимаю, деловой стиль, но чуть ли не ляпнула, не на мои ли похорон идем. Но сдержалась: вдруг идею подам?

– Готова, – улыбнулась, а он замер на предпоследней ступеньке, тяжело вдохнув воздух.

ГЛАВА 10. ПАВЕЛ. Я ЕГО В СЕБЕ УБИЛ

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь стоит того, чтобы ждать.

(с) Виктор Цой

Наверное, у каждого в классе был невзрачный и тихий ребенок в старой одежде, которая словно бы срослась с ним – отчего тогда он носит эти тряпки уже несколько… лет? Худой, измученный, который и нескольких слов связать не может. Точно даун. Только он один не ходит на каждой перемене в буфет, не хвастается новой игрушкой, принесенной с собой в школу в рюкзаке. Точно есть, я знаю. Иногда даже несколько таких, как говорят, странных. И на таких можно выместить злость, не брать в игры и сделать изгоем. Зачем? Он заслуживает.

И только потом, уже в средней школе, все понимают, что он не странный, а просто бедный. Нет, не бедный даже, а нищий. Не бомж, но что–то между этим. И тогда шпильки в его сторону становятся сильнее, озлобленнее, болезненнее. И физически, и морально. И если физическая боль отступит, рана излечится, а след сотрется с кожи, то с души ничего не соскрести. Никак не зашить, не замазать мазью и не подуть ласково на поврежденный участок.

Ничего не уйдет и не излечится. Обиды буду сначала кровоточить, а после гнить.

Знал я такого мальчика. Знал, потому что я его в себе убил. Задушил воспоминания всем тем, чего у меня никогда не было. А сейчас есть абсолютно все, только ни одно богатство мира меня не влечет. Не нужно. Даже все то, что у меня есть, готов отдать. За нее. Чтобы она снова улыбнулась мне.

Я как увидел, что губы ее растянулись не в усмешке и не в ухмылке, так сразу же застыл. Ни разу ведь не улыбалась. И в принципе мне не улыбались. Моя участь – страх и желание угодить.

– Хорошо, – хрипло вышло. – Идем к машине.

Покачал головой, прогоняя пелену наваждения, преодолел оставшиеся ступеньки и пошел к входным дверям, жестом показывая, чтобы Снежинка следовала за мной. Там уже ожидал Гена – мой водитель. Стараясь не смотреть на Дашу, открыл ей дверцу и, впустив ее в салон, сел с другой стороны. Так как с Геной мы уже ранее обсудили маршрут, никаких распоряжений давать было не надо: мы сразу же тронулись.

Дарья сразу же уставилась в окно, пристально разглядывая макушки деревьев, что забором обвили дорогу с двух сторон.

– Не сбежать, – усмехнулся я, разглядывая ее идеальный в моих глазах профиль. И пухлые губы, вкус которых я уже познал. Малина. Спелая и сочная малина. Прикуси – и брызнут соком страсти. Поцелуй – и станешь зависимым.

После моих слов она сразу же повернулась, посмотрела мне в глаза так, что наши взгляды скрестились. Внезапно вновь улыбнулась и опустила глаза, будто сдавшись, потом тихо сообщила:

– Красивые виды.

Только вот не она признала проигрыш и не она проиграла. Нет, это я проиграл, едва игра началась. Молниеносно. За один взгляд.

– А куда мы едем? – спрашивает Снежинка, ерзая на сиденье и устраиваясь поудобнее. Но такое чувство, что по моим оголенным нервам идет вприпрыжку. И ощущение такое, что реальность вывернули наизнанку, так что теперь Земля не сфера, а пластинка, которая держится на трех слонах в океане звезд. Почему?

– Ты что, пила? – зло спрашиваю ее, нависнув над ней, чтобы почувствовать дыхание. Я заметил ее странное поведение. Однако нет, тяжелое дыхание Снежинки пахнет ею самой, но никак не горькими напитками. И я облегченно выдыхаю, нечаянно смешивая наши вырвавшиеся наружу дыхания. И время останавливается. Будто патока застывает, едва сладость в холодильник помещают.

– Мог бы сначала дождаться ответа, а не сразу влезать в личное пространство, – ворчит она, легко отталкивая меня. Я откинулся на спинку сиденья и сказал: