Нина Парфёнова - Возьми, если сможешь

Она вставала в шесть утра, готовила Илье завтрак и обед, делала заготовки на случай ужина, если обеда не останется на вечер, на бегу красила глаза, выходила за ворота и – начиналось…

Буквально с первого дня работы к ней пошли односельчане. С утра и до обеда она выслушивала жалобы всех на всех: сосед пристроил забор и перекрыл коровам путь на выгон; другой послал соседа на …, потому, что тот сделал ему замечание, когда корова первого, бродившая по посёлку, чуть не надела на рога правнука второго; соседка матом кричала на внучку другой… Лена падала головой на стол – а как соседка должна кричать, если они все матом говорят в обыденной речи, словно нормативной лексики не существовало вовсе никогда. Ей пересказывали как реальный факт настолько вопиющие сплетни, от подробностей которых реально тошнило. Пришлось несколько месяцев отучать односельчан от привычки нести в администрацию весь этот мусор, порой даже вступая с ними в конфликт. Неимоверные усилия дали, наконец, результат, и поток дурно воняющих слухов стал обходить здание администрации, но совсем не иссяк. Периодически Лена узнавала потрясающие новости не только об односельчанах, но и о себе, и об Илье.

Дальше – больше. Выяснилось, что в стране принята масса законов, одна половина которых кардинально противоречила другой. Из-за этого царила полная неразбериха абсолютно во всех сферах жизни – земельных отношениях, правилах заготовки дров, разграничении полномочий между субъектами власти и так далее, и тому подобное. Ежедневно из прокуратуры приходили запросы или протесты на любой нормативно-правовой акт, призванный регулировать правоотношения на селе. Администрация должна была отчитываться перед прокуратурой о том, как посёлок готовится к паводку, какие товары есть в магазинах, как обстоят дела с территориальным общественным самоуправлением, не было им числа…

Построенный почти полвека назад и ни разу не ремонтированный водопровод давал течи едва ли не каждую неделю, а вода наружу не выходила, убегала куда-то по горным породам; в школе обрушивался потолок; с крыши клуба и фельдшерско-акушерского пункта ураганом сносило шифер; дождями и тающим снегом размывало сделанные тяп-ляп дороги, в распутицу добираться до райцентра, «ломать горы», как говорили здесь, было опасно для жизни…

На всё это в бюджете денег не было. Не было совсем. По закону о местном самоуправлении, который когда-то списали с закона, принятого в Германии (где Германия, а где российская глубинка, никто не задумался), органы местного самоуправления все вопросы должны решать за счёт своего бюджета, который наполняется за счёт местных налогов. Какие налоги можно собрать в посёлке, где есть только едва живой сельхозкооператив, почта, школа и администрация, тоже думать никто не хотел. Налогов не хватало даже на оплату работы главе администрации и специалиста на 0,75 ставки. Субсидии из региона через администрацию района давали редко и со скрипом, поэтому Лена и специалист Вера зарплату получали в лучшем случае раз в полгода.

От того, что узнавала и видела вокруг Лена, у неё возникал диссонанс с её жизненным опытом. Люди, работавшие полный рабочий день на почте или в сельхозкооперативе, получали зарплату в две с половиной тысячи рублей. Через двор торгуют самогоном, кругом царит мелкое воровство, а милиция приезжает только завести уголовное дело на очередного разоблачённого хранителя пачки патронов, кучки пороха или заржавевшего лет сорок назад ружья деда. Территория участкового составляла примерно триста километров, на это же количество километров было выделено две машины скорой помощи, а ближайшая больница находилась в ста километрах.

Отдельной историей были выборы, которые проходили каждый год – губернаторские, в региональное Заксобрание, в Госдуму. То, что происходило перед ними, многократно превышало воздействие на журналистов, которые давно уже ежедневно получали так называемые «темники» (это ценные указания, что писать, о чём писать, что снимать, кого не показывать, тут рыбу заворачивали…). Накачка происходила ежедневно и на всех уровнях. Лена уже давно слышала в свой адрес – «шибко умная»…

В этом аду она жила почти три года. Она была одна. Илья помощником ей становиться не очень хотел. Она устала. Уже три года её отпуск заключался в коротких выездах в областной центр, потом надо было возвращаться. Выходных не стало тоже. Ей в любое время дня и ночи могли позвонить, прося помощи или приказывая сделать то, чего ей совершенно не хотелось. Она скучала по Лерке, по их суматошной, но наполненной смыслом и событиями жизни. Вдруг вспомнила поездку на острова, звук песни под гитару, плывущий над спокойной по-вечернему гладью воды … Много бы она сейчас дала, чтобы оказаться там, сидеть у костра, переглядываясь с Максимом, своим горьким разочарованием. А назавтра прийти в редакцию, закрыться в кабинете у Лерки, налить кофе, прикурить тонкую ароматизированную сигаретку и многословно переживать по поводу милицейского произвола или негодной экологической экспертизы оборудования для обогатительного комбината. Потом вдруг сорваться с места и вместе побежать в свой кабинет откапывать в архиве старые папки, чтобы достать документы по истории несостоявшегося кирпичного завода. Но это было так далеко, так неправдоподобно далеко, что казалось красочным фильмом, виденным когда-то давно, но оставившим после себя дивное послевкусие.