Poison Ivy - Живой. Весна

Что-то явно было не так. Петрович даже нахмурился, пытаясь уловить какую-то совершенно новую для него волну.

Рыбаки не жались друг к другу в страхе, а спокойно разговаривали с великаном, как будто и вовсе не замечая его габаритов и постоянно опущенного на лицо капюшона. А он разговаривал с ними без смущения и неловких молчаливых пауз, как это с ним обычно бывало. Кажется, ему вообще было наплевать, какое впечатление он на них производит.

Все вместе они вернулись в дом, где на огромном столе стояли чашки с чаем, банка со смородиновым вареньем и горсть оладушек на тарелке.

– Да нет же! Я серьезно, – настаивал Максим, наливая кипяток в кружку для Петровича. – Двоюродная сестра училась в медицинском… И когда я узнал от нее, что они там крыс препарируют… В общем, я пошел туда с намерением освободить несчастных зверушек! Искал долго, весь корпус обошел, чуть не заблудился в коридорах, но в одном из кабинетов все-таки нашел клетку с белой крысой. Решил, что одна спасенная душа лучше, чем ничего, и забрал ее с собой.

– А вдруг бы она больной оказалась? – хмыкнул Тим, привалившись к дверному косяку.

– Мне всего двенадцать было, не до того! Я был слишком занят спасением мира, – пожал плечами Максим.

Рыбаки принялись травить городские байки о гигантских крысах в канализации. Петрович их почти не слушал: он все еще пытался понять, что здесь, собственно, происходит. Почему этот странный парень остался на всю зиму, и как они вообще ужились? Вот же недаром люди говорят, что противоположности сходятся. Ничего общего у них и быть не могло, а выглядели они и вовсе как пародии друг на друга, хоть мультик рисуй. Зато как двигались…

Почему-то сейчас он вспомнил, как после свадьбы они с Леночкой не могли привыкнуть к их крохотной кухне, постоянно что-то разбивали, роняли, наталкивались друг на друга. А уже через несколько месяцев привыкли настолько, что и не замечали неудобств, знали кто как двигается. Так вот и Тим с Максимом двигались синхронно, даже не задумываясь.

Такие мелочи обычно не замечаешь, и никто не придает им особого значения, но сам факт, что нечто подобное происходит в этом доме, куда и нога человека-то почти не ступала, приводил в замешательство.

Вот Максим схватился пальцами за обжигающе горячий заварник, чуть не выронил, но Тим тут же подцепил его за ручку. Потом великан потянулся еще за одной банкой варенья к полке, прибитой над умывальником, а Максим уже ловко поднырнул под его ручищей и уселся на стул. Тим обернулся, еще бы немножко и смахнул со стола свою кружку, но парень вовремя отодвинул ее в сторону, даже не глядя, интуитивно.

Петрович усмехнулся. Ну, дела! Кому сказать – не поверят!

– Пора нам, пожалуй, – вздохнул председатель, вставая.

Рыбаки тоже поднялись, пожали руку Тиму, даже спросили можно ли им приехать летом. Старичок ласково потрепал по щеке Макса, как будто тот был его любимым внуком.

Дело было именно в нем, в Максиме! Этот странный парень своим миловидным лицом сглаживал впечатление о великане, приводил к определенному балансу все вокруг.

– Тимофей! – подозвал Петрович, уже спустившись с крыльца. – На пару слов!

Тим спустился к нему, подошел ближе, чем заставил председателя непроизвольно отступить на шаг. Привычку эту побороть ему никак не удавалось, хоть он и прекрасно осознавал, что бояться ему нечего.

– Там с матерью совсем плохо, – понизив голос до шепота, сообщил Петрович, глядя куда-то в его правое плечо. – Братьям позвонил, они обещали приехать как-нибудь, но про них она и не вспоминает, а вот про тебя – постоянно! Сходи к ней, Тима…

Великан глубоко вздохнул, опустил голову еще ниже.

– Хорошо, я постараюсь, может через день…

С братьями встречаться не хочет – понял Петрович.

Отца Тимофея не стало почти пять лет назад. Тяжело пришлось первое время, с таким невозможно смириться, наверное, он до сих пор так и не осознал полностью эту утрату. Иногда ему казалось, что дверь вот-вот откроется и на пороге покажется папа, устало скинет с плеч свой походный рюкзак, будет ворчать, что дороги совсем размыло и что надо было все-таки чуть ближе к поселку обосноваться.

На похороны его не пустили. Братья сказали, что мать против… Даже как-то смущенно пожали его руку. Ну что тут сделаешь?

Поначалу он был этому рад: даже представить собственного отца в гробу было сложно, не то чтобы увидеть. Но голос совести не умолкал ни на минуту. Не отдал дань уважения, не увидел в последний раз, не попрощался… Все как-то быстро, глупо и бессмысленно. В смерти вообще мало смысла, или, по крайне мере, живым его не понять.