Сергей Гурджиянц - Все грани осени

– Превосходно.

Это была неправда. Он чувствовал себя как лягушка на раскаленной сковородке.

– Точно?

– Точно.

Скрипнула дверь, в нее просунулась голова сиделки с немым вопросом в глазах.

– Начали! Мотор!

Настя схватила хлопушку.

– Сцена первая, «Пани Магдалена». Дубль один!

Яна Львовна кивнула сиделке, голова исчезла. Обе створки двери широко распахнулись. Андрей Юрьевич, которого крупным планом снимал сам Шумякин, пошатнулся от неожиданности. Он ни во что не посвящался заранее, его первая реакция в кадре была для них важнее, чем его здоровье. Он не знал, зачем его привезли в эту больницу, но предполагал уже всякие неприятности. Он ждал Марту и Карела, но в дверь въехала инвалидная коляска с незнакомой седой старухой. Голова ее свешивалась набок, как будто у нее была свернута шея, тонкие как пух волосы редким облаком окутывали ее голову. Сквозь них просвечивала розовая кожа. Лицо было застывшим и бессмысленным, на колени наброшен теплый клетчатый плед. С ней работал Костя на второй камере. Ленард с «журавлем» в руках сделал к старухе маленький неслышный шажок, и огромный черный микрофон незаметно навис над ее головой.

– Микрофон в кадре, – одними губами произнес в его сторону Костя. Ленард кивнул и поднял «журавль» повыше. Матвей Шумякин продолжал снимать искаженное страхом непонимания лицо Андрея Юрьевича. Рука Андрея Юрьевича машинально шарила в кармане пиджака, где лежали успокоительные таблетки. Матвей снял эту руку. Настя поспешно набрасывала скрипт 4 4 Описание в деталях каждого отснятого кинодубля с хронологическим учетом сцен. .

– Я искала тебя.

Голова старушки на тонкой дряблой шее дернулась, словно она хотела ее приподнять. Из этого ничего не вышло. Голос был шелестящий, старческий, злобный. Она хорошо говорила по-русски. Живые блестящие глаза смотрели на Андрея Юрьевича из сетки морщин, не замечая слепящих прожекторов, посторонних людей с камерами, микрофона. Он скорее понял, чем узнал, кто это перед ним. Сорок пять лет, и недавний инсульт изменили ее до неузнаваемости.

– Я искала тебя. Сколько лет подряд я хотела сказать тебе в глаза, как я тебя ненавижу! Ненавижу все ваше поганое русское семя. Вы разрушаете то, чего коснетесь. Ты разрушил мою жизнь и жизнь моей дочери.

– Пани Магдалена, пани Магдалена, успокойтесь! – умоляюще шептала старухе сиделка.

– Ты не знаешь, сколько мук нам пришлось из-за тебя пережить!

– Вы могли бы все это написать, – ответил, дрожа, Андрей Юрьевич, невольно заражаясь ее злобой и ненавистью. – Как тогда, когда вы написали, чтобы я навсегда забыл вашу дочь.

Она умолкла, пожевала губами. Снова дернула головой и опять безуспешно. Удивительно, что ее инсульт сохранил в полной ясности ту часть ее мозга, которая ей сейчас была нужна.

– Знаешь, каково это – отказываться от своего ребенка? Поступать не по-христиански. Вижу, знаешь! Тебе, верно, не привыкать.

– Легко отказываться от того, кого не видел.

Она поперхнулась. Левая рука, похожая на иссохшую серую клешню с розовыми пигментными пятнами на запястье, судорожно сжала подлокотник. Ее еще больше скособочило, тело выгнулось, задергалась, как будто она пыталась встать той частью, которая была не парализована.

– Будь… ты… про-о-о-к… – прохрипела она.

Сиделка крикнула, вбежал врач, замахал на них руками.

– Прекратить съемку! Немедленно! Пациентка переволновалась, ей требуется полный покой.

Их попросили удалиться. Возмущенный врач носился с пани Магдаленой так, словно они чуть не зарезали его любимую дойную корову. Они убрали аппаратуру. У всех было ощущение провала. Матвей Шумякин непременно хотел поснимать еще здание, двор и какие-то общие планы, ему дали на это полчаса. Андрей Юрьевич с серым лицом сидел в машине, отказавшись от предлагаемых ему Яной Львовной врачебных процедур. Она готова была их оплатить.

Пан Йожик уже выезжал из ворот пансионата, когда ей вдруг пришло в голову остаться здесь самой, чтобы с помощью Ленарда записать несколько устных интервью с лечащим медперсоналом для закадрового текста. В этот момент их нагнал санитар и сообщил, что пани Магдалена очнулась и зовет «главную русскую» на «важный разговор», несмотря на активные протесты главврача. Они уехали без нее. Ленард принялся вновь распаковывать свою аппаратуру. Когда он вошел в комнату пани Магдалены, Яна Львовна сидела перед инвалидной коляской на корточках и держала в своих руках руку пани Магдалены, нежно поглаживая ее старую морщинистую холодную как лед клешню.