Лея Старцева - Серо-Чёрный

Веселое вступление, будто чужое, совсем отторгалось мозгом. Больно не хотел стоять там, но, вскинув голову, продолжал это делать. Колотит, во рту пересыхает, а зрители аплодируют увертюре. Оперетта должна состояться! Как бы не старался, на висках Нила появилась испарина, и думалось ему – все сразу обратили на то внимание. Однако произошло ужасное, самое неизбежное, о чем так долго он томился. На миг словно мир застыл, сердце остановилось и сталось жутко – наконец разул очи, узрев наблюдателей. Темные глубины души содрогнулись и Нил абсолютно побелел.

Ему было совестно слышать веселую мелодию, покуда напротив, словно сговорившись, люди в военной форме. Они улыбались, завороженно выжидая, когда исполнитель подаст голос. Совершенно очарованные, глядели на него не иначе, как на близкого друга или настоящего народного исполнителя, коим, к сожалению, тот не являлся. Глаза аудитории, тем не менее, пусть сияли, да наполнены чем-то непередаваемым – тоской и горечью. Так сказать, душа в них отражалась. Аудитория явно увлечена выступлением, будто совсем позабыв о собственных ранах, перевязках и утратах. Хватаясь за каждую секунду, жадно и рывками вдыхали воздух, словно любой день на вес золота. В частности, та страсть к жизни отражалась на инвалидах, на чьих телах навечно остался след кровавой борьбы. Присутствующие были обычными людьми, из плоти и крови, что не странно, но воспринимались Нилом как марионетки, играющие свои роли. Иногда мозгу сложно принимать происходящее как факт.

Сидящие за столами внимали чутко, не отвлекались на трапезу, а если кто и ужинал – делал это тихо и осторожно. Подобная, казалось бы, незначительная деталь, не на шутку испугала Собакина, по спине его побежали мурашки. Охватил ужас, а приоткрывшиеся губы дрожали. В кабаре, где был вполне трудоустроен исполнитель, слушатели были другими. Совершенно другими. От подобного внимания становилось еще более печально, стыдно, ведь репертуар, как упоминалось выше, не подходил под вечер. Живые мелодии и веселые словечки, казалось, не к месту. Впрочем, и утопать в печалях среди тех, кому и так на жизнь того хватило, тоже не лучший вариант. Нужно надеяться, фляжник не глупый человек, знал, чего хотят слышать солдаты, хотя и на него полагаться не стоит. Настал момент делиться некогда веселым рассказом в стихотворной форме.

Кожа лица Нила краснела, однако под слоем белил с румянами сего было не заметить. Бросался то в холод, то в жар. Люди слушали с интересом, даже с улыбками, воспринимая историю как иронию над выпивалами. К слову сказать, сам ее «рассказчик» не углублялся в то, чего представляет. Он не мог давать отчеты о собственном исполнении, ведь, как мы помним, текста – дело рук Саши. Есть смысл думать, что песня и есть насмешка по задумке автора, но быть уверенным в том – никак нет. Собакин воспринимал стихотворение настолько прямо, насколько только можно.

Сталось совсем неуютно, словно взгляды зрителей направлены прямо в душу, будто видят насквозь жизнь певца. Охватила настоящая паника, но мужественно он держался, продолжая делать вид, что все отлично. По обыкновению, исполнители обязуются глядеть на аудиторию прозрачно, не вглядываться в лица, видеть толпу, а не конкретного человека. Делалось то с огромнейшим трудом по названной причине. Настоящая трагедия!

Все рассмеялись, словно волна хохота пронеслась по залу. Реакция вызвала неоднозначные эмоции, но они просто прочувствовали суть, чего сам Нил понять не удосужился. Пожалуй, ему нечего было делать, как продолжать петь, и к счастью, даже не запнулся, не растерялся. Тем не менее, он «оттаял», огляделся, надеясь, что потешаются над стихотворением, не над ним. Стоит ли думать, выливается ли на него негатив или причина в другом – не знал. Годы в сфере не прошли в пустую. Мельком оглядел присутствующих, стараясь найти ответ. Идея стать посмешищем напрягала с каждой секундой сильнее.