Лея Старцева - Серо-Чёрный

Выступление подходило к концу, откланялись последние артисты, но в зале еще оставалось кой какое движение. Люди мило беседовали, кто-то заводил грустные разговоры, то и дело слышались воспоминания с войны, но никто к одинокому столику не подходил. Существование Нила сталось совсем не сладостным, поражался сам себе чего сидит еще. Со стороны выглядел как гордый одиночка, но на деле нудился безотрадным занятием. Нельзя верить первой попавшейся, да сделал то. Все вспоминал последние слова Шофранки, но, облокотившись на руку, уж хотел погрузиться в сон.

Таким образом, сам того не замечая, витая в собственных грезах, совсем потерялся. Шумели на фоне, но в бреду все равно. Кажется, пришло время расходиться. Где-то слышалось шуршание веника, отгремели прощальные словечки солдат, да кто-то все чокался за дальними столами. В забытье Нил не выглядел несчастным и обманутым, совершенно наоборот. От столь незамысловатого занятия отвлек недоприятель.

Мамонов, явно тоже выпивший, принялся вопить, так стремительно приближаясь к спящему. Он был явно не в лучшем расположении духа, но оставался Нилу еще не замеченным. Крики приглушенные и совсем не разборчивые. Где-то в глубине души, если б услышал, подумал, что обращено к иному. Лишь громкий удар кулаком, кой заставил стол трястись, а Собакина вздрогнуть. Пробудившись, оглядел разъярённого Сашу, и глядел он так же, как как прежде – совершенно неэмоционально. Этот визит стал сюрпризом, да поражаться иль пугаться не спешил. На его месте завидев столь громоздкого и тяжелого человека, любой другой принялся бежать. Хотя отдых и прелестное средство, чтоб наконец покончить с хмельным состоянием, Нилу он нисколько не помог – все так же пьян. Знакомцы вглядывались друг другу в глаза, словно выжидая чего-то.

– В чем дело? – монотонно протянул Собакин.

– Терпел я долго, гнида, – от сказанного совершенно неприятным тоном можно было протрезветь. Непоколебимо мнилось слушателю – Мамонов покричит да вновь в слезы, сантименты всегда губили его. Словно подчиняясь чужой воле, аккомпаниатор продолжал вопить. Очередной удар кулаком по столу. Теперь несколько опешил Нил, да продолжал внимать. Мало ли, чего в голове пьяного. – Твое поведение, отношение к людям – слишком жестоко. Ты – садист, Собакин! – собеседник в свою очередь тихо усмехнулся. – Почему же вас до сих пор никто не проучил? С распутьем общайся как хочешь, а честных людей не трогай! Я все видел. Позор и только.

– На твоем месте я бы не связывался со мной, – улыбка не сползала с лица Нила. – Теперь ты ни аккомпаниатор, ни музыкант, маловероятно, что найдешь хорошее занятие в жизни. Могилу себе ж вырыл, – оглядел бутылку вина, в надежде обнаружить остатки. – Своей матушке передай, что ныне ты и есть таскуша.

Следующее действие можно было предугадать, да думал Нил, что слишком мягок Саша для удара. Находясь на дряблом стульчике, Собакин чуть не упал на пол и совершенно диву давал с того, чего себе позволяет некогда хороший знакомый. Неслабо заболело лицо, в глазу потемнело, а под веком появились невесть какие картинки. Если сейчас зрение не потеряет, то останется побитым точно. Как же с синяками выступать? Мгновенно схватился за трость, дабы была хоть кой какая защита. В спешке страшился оступиться, ведь пьяная потасовка закончится может чем угодно. Отмахивался, стараясь не выронить свое «оружие», но руки тряслись как перед смертью. Бешено стучало сердце в страхе за собственную жизнь.

Поднявшись на ноги, Нил отступил от Мамонова на приличное расстояние, но растерявшись, не ведал как поступить далее. Абсолютно дикий взор, сжатые кулаки противника наводили на жуть. Словно дикое животное, нападающий походил на медведя, который вот-вот набросится. Оба не в лучшем состоянии и совершенно это не лучшее время для выяснения отношений. Сталось даже обидно – вроде ничем не насолил, а коллега кулаками машет. За какую справедливость борется и кого защищает? Наверное, не очень важно, раз уж трезвым не удосужился сказать. Ничего не сотворил, а действия те совершенно не понятны.

Размолвка длилась от силы минуту, но чудилось – вечность. Хотелось Нилу отомстить, да прекрасно понимал, что в своем положении может лишь обороняться. Не ровня они друг другу. Кричать не мог, уж слишком неожиданной стала драка, словно петля давит на шею, заставляя молчать. Зрячий глаз видел с трудом, двоится все, а второй медленно оправлялся от удара. Происходящее как вне времени. Тогда подумал, вправду слепнет, ведь правый глядел так смутно, как через самую грязную линзу. Хотелось разобраться с собой, кричать, как малахольный, мол, мне больно, да продолжал стоять, словно выжидая развития событий. Мамонов от чего-то держался подальше, видать, собирался с силами – морально все еще слаб. Бежать Собакин не был в состоянии, не мог – удар сзади нанесет и поколотит без всякого сострадания.