Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. После полуночи

В течение всего процесса пресса уделяла много внимания нарядам Грейс. Сегодня, на вынесение приговора, подсудимая выбрала белое платье от Шанель (7600 долларов), буклированный жакет в тон (5200 долларов), лодочки от Луи Вюитона (1200 долларов), сумочку (18 600 долларов), а также изысканное норковое манто, сшитое в Париже, специально для нее: подарок мужа на годовщину свадьбы.

Утренний выпуск «Нью-Йорк пост» уже продавался на лотках.

Над крупным снимком входящей в здание суда Грейс Брукштайн бросался в глаза кричащий заголовок:

ПУСТЬ ЕДЯТ ПИРОЖНЫЕ! [2]

Окружной прокурор намеревался сделать все, чтобы на оставшуюся часть жизни Грейс Брукштайн забыла вкус пирожных. «Красуйтесь в своих мехах, леди. Сегодня вы надели их в последний раз…»

Анджело Микеле был высоким худощавым мужчиной лет сорока пяти, одетым в простой костюм от «Брук бразерс». Густые черные волосы, зализанные назад, напоминали блестящий шлем. Микеле слыл амбициозным профессионалом и строгим боссом: все помощники прокурора трепетали перед ним. В то же время он был хорошим сыном: что есть, то есть, этого не отнимешь.

Родители Анджело были владельцами пиццерии в Бруклине. Именно были, до того момента как Ленни Брукштайн «потерял» их сбережения и довел до банкротства. Слава Богу, Анджело неплохо зарабатывал. Без его помощи родители просто оказались бы на улице, разоренные и обездоленные, как многие трудящиеся американцы. По мнению Анджело Микеле, тюрьма была слишком легким наказанием для Грейс Брукштайн. Но это только начало. И он – тот, кто надолго посадит ее под замок.

На скамье подсудимых рядом с Грейс сидел человек, чьей обязанностью было сдерживать Микеле. Френсис Хэммонд III, или Большой Фрэнк, как его прозвали в кругу нью-йоркской адвокатуры, был самым низкорослым в зале. Ростом пять футов четыре дюйма [3], он был чуть выше своей миниатюрной клиентки. Этот коротышка обладал мощнейшим интеллектом, до которого оппонентам было очень и очень далеко. Блестящий защитник с умом шахматного гроссмейстера и моралью подзаборного громилы, Фрэнк Хэммонд был Великой Белой Надеждой Грейс Брукштайн [4].

Коньком адвоката были игры с присяжными, обличение и выявление страхов, желаний и предрассудков, о которых сами люди даже не подозревали, а также обращение всех эмоций в пользу подзащитных. Только за последние два года благодаря Фрэнку Хэммонду на свободе оказались двое подозреваемых в убийствах крестных отцов мафии и актер-педофил. Фрэнк брался только за сложные дела, и в числе его клиентов числились самые высокопоставленные особы, которым в начале процесса обычно грозили самые суровые приговоры.

В начале процесса Грейс Брукштайн представлял другой адвокат, но ее друг и доверенное лицо Джон Мерривейл настоял, чтобы она уволила его и обратилась к Большому Фрэнку.

– Ты невиновна, Грейс, – твердил Джон. – Мы это знаем. В отличие от остального мира. П-п-папарацци хотят, чтобы тебя повесили, колесовали и четвертовали, и все сразу. Фрэнк Хэммонд – единственный, кто сможет заткнуть им рты. Он гений.

Никто не понимал, почему Большой Фрэнк позволял Грейс Брукштайн каждый день являться в суд в таких вызывающих нарядах. Туалеты, казалось, были сшиты специально, чтобы раздражать представителей прессы, не говоря уже о присяжных. Гигантская ошибка!

Но Фрэнк Хэммонд ошибок не допускал. И Анджело Микеле знал это лучше кого бы то ни было.

В его безумии была своя метода. Ее просто не могло не быть. Хотелось бы только понять, в чем ее суть…

Все же это не так уж и важно, думал прокурор. Сегодня день вынесения приговора, и выстроенная им линия обвинения безупречна. Грейс Брукштайн ждет крах. Для начала – тюрьма. Потом – ад.

Этим утром Грейс проснулась в гостевой спальне Мерривейлов с чувством глубочайшего покоя. Ей снился Ленни. Они находились в нантакетском поместье, самом ее любимом из всех дорогих, обошедшихся в миллионы долларов домов. Они гуляли в розарии. Ленни держал ее руку. Грейс ощущала тепло его кожи, знакомую шероховатость ладони.

– Все будет хорошо, дорогая. Верь, Грейси. Все будет хорошо.

Входя в зал суда рука об руку с адвокатом, Грейс едва не ежилась от ненависти толпы. Сотни взглядов буквально сверлили ее со всех сторон. Со всех сторон неслись свистки и оскорбления:

– Стерва!

– Лгунья!

– Воровка!

Но она цеплялась за то состояние покоя, в котором проснулась сегодня утром. В ушах продолжал звучать голос Ленни: «Верь, Грейси. Все будет хорошо».