Л. Романовская - Не твоя девочка

– Алиса, я скоро умру…

Выпалил на одном дыхании. И пока я хватал ртом воздух, быстро добавил:

– И я заклинаю тебя выйти замуж за Богдана. Он любит тебя и с ним ты будешь под защитой. Это моя последняя воля…

***

Дядя Вася умер спустя год и семь месяцев отчаянной и мужественной борьбы с онкологией.

Было всё – и отрицание, когда я убеждала дядюшку, что это все не про нас, это ошибка, и что он не может бросить меня вот так – одну на один с судьбой. На что он неизменно отвечал про испытания, что даются не просто так.

Был гнев, когда я всеми словами кляла высшие силы, раз за разом отнимавшие у меня самых близких и дорогих мне людей. Дядя Вася просил не гневить богов и уповать на то, что в моей жизни появятся новые, не менее дорогие, люди.

Был торг, когда я день за днем ходила в церковь, выпрашивая отсрочку хотя бы на пять лет. Предлагала взамен дяди свою жизнь.

Об этом он, кстати, так и не узнал.

Была депрессия, когда я перестала во что-либо верить и просто лежала пластом на кровати и тупо смотрела в стену. И тогда дядя Вася садился рядом со мной и молча держал меня за руку.

Наконец, пришло принятие. Принятие того, что все мы не вечные и мой дядя прожил прекрасную жизнь и вырастил не менее прекрасную меня. И что там, в другом мире он, наконец, встретится с сестрой, мамой и племянником. И скажет, что у меня все хорошо и я очень их люблю.

Я прошла все стадии, которые должен был пройти мой дядя. Я – не он.

Это, конечно, не значит, что мы не боролись. Боролись, еще как. И все эти стадии я проходила не день и даже не месяц. По мере понимания неизбежного, я приходила к тому, что нужно принять испытание и идти дальше. Мы боролись до самого конца… И все это время мы были вместе.

Перед своей смертью, за несколько дней, пока еще был в сознании, дядя Вася сказал мне, что я самая лучшая племянница. И еще что он не сможет уйти спокойно, пока я не пообещаю быть с Вертелецким и дальше.

Больше всего на свете я не хотела его расстраивать, и тогда могла пообещать все что угодно. Настолько мелким и незначительным это все казалось.

Друзья крутили пальцем у виска, а я делала вид, что влюблена. Влюблена в этого подонка и бандита Богдана Вертелецкого.

Первый раз я увидела его еще когда мне только-только исполнилось семнадцать, и комплексы не были моей сильной стороной.

Я валялась в шезлонге возле бассейна в таком минималистичном купальнике, что Петруша опускал голову и тут же качал ею, когда проходил мимо. В том возрасте мне казалось это ужасно забавным и порой я намеренно дразнила старика.

Так вот, лежала я себе с книгой у бассейна, и сама не заметила, как уснула. Проснулась от того, что кто-то совершенно нагло и беспринципно загородил мне свет от солнца.

Я открыла глаза, чтобы посмотреть на этого наглеца и обомлела. Прямо передо мной стоял незнакомый мужчина и внимательно меня рассматривал.

– Эй, вы кто?! Это частная территория! – пискнула я, старясь не выглядеть слишком испуганной.

Мужчина продолжал молча меня рассматривать, и я невольно попыталась прикрыться книгой. Естественно, это у меня не очень получалось, зато прекрасно вышло рассмотреть едва заметную ухмылку незваного гостя. Я все никак не могла увидеть его лицо, так как он стоял с низко надвинутой на глаза шляпой. Видела только тонкую ниточку губ, в тот момент презрительно поджатых.

– Уйдите немедленно. Иначе я позову охрану!

Тип снова ухмыльнулся и покачал головой, будто уверенный, что никого я не позову. Потому что я из тех дур, что строят из себя суперменш, за что обычно и расплачиваются потом.

Да, он видел меня насквозь и от этого всего, от его позы, наглой усмешки, по телу пробежала волна дрожи и чего-то еще такого… я бы и сама не смогла объяснить те ощущения. Однозначно это что-то было очень странное, манящее и пугающее одновременно. То, от чего хочется бежать подальше, потому что, если останешься, тебя неминуемо обожжет, словно ту бабочку.

Я сама себя испугалась в тот момент. Мне казалось, что стоит ему только протянуть руку и тогда…

Замерла перед ним, словно кролик перед удавом. А ведь я всего лишь видела его шляпу, полоску губ и фигуру. Даже глаз не рассмотрела. Опасный, очень опасный тип. Даже тогда, в свои семнадцать я смогла полностью ощутить это. Так сказать, прочувствовать на собственной шкуре.

Я так и стояла перед ним, вся какая-то беззащитная – такая маленькая, хрупкая и почти раздетая. И позволяла этому типу нагло меня разглядывать и дальше.