Татьяна Аксинина - Любовь и ненависть в наследство

Нет, я решительно не хочу в такой момент быть в новом платье. Едва стилист уходит, я переодеваюсь в свой любимый бежевый костюм. Костюмчик мой довольно универсальный: хоть на работу, хоть в театр. Он у меня счастливый: я выиграла в нем конкурс «Учитель года». Я никогда не надеваю новые вещи в ответственный день, только проверенные, обкатанные, в которых чувствуешь себя уверенно. Мажордому, Константину Ивановичу, мой наряд показался слишком скромным, он как-то слегка скривился, но проглотил свои замечания, оставил при себе. С важным видом он принялся мне рассказывать, как вести себя за столом.

Откуда Аристархов взял эти правила? Из пособий по хорошему тону или сам придумал? Битый час мне их втолковывает Константин Иванович, а я все еще что-то путаю. Меня мало волнует, чем брать фаршированное авокадо, и на какую часть вилки накладывать зеленый горошек, поданный к молочному поросенку.

Мысли мои заняты гостями. Кроме отца и меня будет его вторая жена с сыном и дочерью. «Не забыть: Наталья Валерьевна, Виктор Алексеевич и Кристина. Белозеровы. Детей своей жены Аристархов не усыновлял». Я спросила, почему, а он сказал: «Они и так с меня все, что хотели, поимели: кормил, одевал, в море купал, за учебу заплатил. Виктора помощником адвоката пристроил в престижную фирму. А если Кристина сдуру бросит учебу, то это – ее проблемы». По каким-то своим делам Белозеровы уезжали в Москву, ночевали там и приедут к обеду.

Конечно, главное внимание следует уделить семье Сломинских. «Не перепутать: Лев Моисеевич, Маргарита Владиславовна и Игорь Львович». Еще будет адвокат Аристархова – Леонид Иннокентьевич, но ему я не обязана понравиться, можно не напрягаться.

Константин Иванович сердится: он просил меня повторить последние слова, а я отвлеклась. Я покаянно опускаю голову, но думаю, что ни за что не выучу правила использования трех тарелочек, пяти вилочек и четырех бокалов. В нашей школьной столовой каждый, кто брал вилку в левую руку, а нож в правую, мог считать себя аристократом.

Что-то такое про три вида ножиков рассказывала Елизавета Николаевна Музыкина, учительница французского языка по кличке «Лизетта-Мюзетта». Вот кто на всю катушку использовал родительские денежки класса «А»! Как только к ней попадал новый пятый класс, она начинала готовить родителей и детей к поездке за границу. Мысль об этом вбивалась в головы так старательно, что к восьмому классу ни малейшего сомнения ни у кого не оставалось. Родители копили деньги, каждый месяц на какой-то счет откладывали – и в мартовские каникулы практически весь класс ехал не в какой-то там Санкт-Петербург или в Москву, а в Париж. Учительница, естественно, каталась бесплатно. Это обычная практика турфирм: приводишь группу в десять человек, организатор – бесплатно, приводишь двадцать человек – двое бесплатно.

Лизетта-Мюзетта в первый раз пригласила завуча, тем самым, застолбив себе классное руководство в «А» на веки вечные. Это было после второго года моей работы в школе. Помню, учительская гудела, как растревоженный улей. В глаза были расспросы, охи, ахи, восхищение. А за глаза – самая махровая зависть и злоба. Меня это двуличие тогда так резануло, что я, в некотором роде, заступилась за нее: «А вам – слабо?» Надулись, как мыши на крупу. Даже Наташка, когда я ей рассказывала, позавидовала, а на «слабо» обиделась, хорошо, что она – отходчивая. В окраинной школе, куда она смогла пристроиться после техникума, учились дети, живущие в частном секторе, многие из бедных семей. Там классом не ездили даже в ближайший Томск. А Лизетте-Мюзетте от этих обсуждений, похоже, было и не холодно, и не жарко. Отвела тот класс, получила новый, и прошлой весной она уже с ним в Париж съездила, только напарницу взяла из родительского комитета, чтобы меньше самой тратить сил на агитацию родителей и сбор денег.

Вот она бы, наверное, смогла бы на званом обеде соответствовать международным нормам, а мне впору совсем ничего не есть. Но как назло, я позавтракала очень рано, и теперь, в три часа дня, чувствую жуткий голод. Ладно, в конце концов, буду наблюдать за соседями по столу, чтобы не ошибиться. Я, как моя нерадивая ученица Ксюша Шалимова, старательно таращу глаза и киваю головой, но уже совершенно не слушаю. «Интересно, как Константин Иванович стал мажордомом? Кем он был раньше? Выглядит он очень солидно, скорее крупный, чем толстый, лет ему примерно сорок пять или пятьдесят. Он гладко выбрит, модно пострижен, благоухает чем-то маняще-приятным. Поверх белой рубашки на нем надет жилет с рисунком ромбиками – последний писк моды у телеведущих всех наших развлекательных программ. Речь у него гладкая, интонации – начальственно-покровительственные, как у нашего директора школы. Может, он был раньше директором, да соблазнился на большой оклад?»