Иван Бездомный - Падшая

– Олежка, голова у тебя неправильная, из кусков слепленная. Авария или война?

– Афган, Чечня, – буркнул Баб У шка. – Часть своей черепушки там оставил, вместо нее пластину титановую привез. Оставим это. Я что думаю – надо заняться чем, не могу же я, здоровый кабан, у тебя на шее сидеть. Почему бы нам не проводить корпоративы для тех, кто любит хорошо покушать? Готовишь ты как Б. и мне занятие.

Она задумалась, и вдруг расцвела.

– Я бы тогда и с работой своей могла завязать, да?

– Если пойдет и работа не нравится, почему нет?

– Не нравится? – посерела лицом Мария. – Ничегошеньки ты обо мне не знаешь, добрый человек. Думаешь – дурочка наивная, жизни не нюхала и не видит ничего? Да дня не проходит, чтобы я не прокляла тот день, когда… – она прервалась на полуслове, закусила губу и отвернулась. Успокоившись, по-детски шмыгнула носом. – На себя посмотри, слепой заметит – щуришься постоянно, на тени за спиной оборачиваешься, на любой шорох пригибаешься и по ночам кричишь. Голова как у Железного Дровосека – стукни по ней – она звенит, на указательном пальце и локте – мозоль, правое плечо все время трешь, значит разбито, кулаки – набитые. Явно не бухгалтером работал, а стрелял и в спецоперациях участвовал. Какой с тебя организатор корпоративов? Ты думаешь, я тебя так спросила? Да я давно уже все поняла, – она тяжело опустилась на стул. – Есть у меня мечта… Уеду я отсюда и своих вытащу. Не могу здесь жить… Я, жизнь эту фальшивую и показушную, всю через себя пропустила, и сил моих на год максимум осталось. Я тебя увезу, и жизнь новую подарю. Давай, родной? Устрою тебе медовый месяц в Париже, или в Нью-Йорке? – и светится надеждой.

– Зачем мне медовый месяц? Да еще и у этих идарасов? – удивился Баб У шка, а у самого горло перехватило, кишки в комок сжались. «Ребенок еще, а о взрослом мужике, как мама заботится», – теперь уже он отвернулся пряча глаза.

– Как зачем? – настаивает одесситка, – чтоб дошло до тебя, что мы – навсегда, и кошмары позабылись.

– Я только дышать в полную грудь начал, здесь надо устраиваться, денег поднять, а там видно будет.

– Ты прав. Оставим пока. Что ты говорил о корпоративах?

Лист бумаги.

Ручка.

Цифры, имена, телефоны.

Звонки.

Бесконечные обсуждения.

Вечер.

За окном темень.

Редкие сигналы машин.

Олег метался из кухни в гостиную, к окну и обратно, несколько раз обегал дом и возвращался. Ничего. Еще часы эти, проклятые. Специально растягивают время, или нарочно сломались?

– Да что же ты на телефон не отвечаешь, зараза! Утром должна была приехать, за целый день ни одного звонка! Случилось что? – он открыл бар и дрожащей рукой налил себе полный стакан виски и вышел во двор оглядываясь.

Через час плавятся нервы.

– Хоть бы сказала куда, в какой банк, где, контакты… У меня ж ничего нет! И ни подружек, никого, кроме мамы в Одессе. Хоть к ментам беги, да они, сволочи, и пальцем не пошевелят. Скажут: «Гуляет ваша благоверная, ждите», – кипятился он.

Полночь.

Пьяный Олег сидит за столом, плотно сжав голову руками, и, раскачиваясь на стуле, бормочет:

– Ночь на дворе, случиться может все. Кому звонить, куда???

Сокращаются года.

Следующий бесконечный час отрезал жирный кусок жизни.

Наконец, сквозь пьяную дрему ему послышался щелчок проворачиваемого замка.

Маришка вернулась.

Вздохнул с облегчением – жива!

– Сейчас, я кое-кому устрою праздник, – пробормотал он.

А в комнату никто не входит.

Олег поднялся, и, шатаясь, зашел в коридор.

– Тебе что??? Позвонить трудно было, и предупредить что задер…, – прорычал он и оборвался на полуслове.

Маришка – на полу, лицо в коленки, скулит.

Беда.

В груди молотом ударило, ноги подкосились, осел на пол, в горле – ком.

Скрутил себя в узел и к ней – что, как?

Голову поднимает, а там синячище на пол-лица, и белок в крови. Платье разорвано.

Он ее в охапку – она кричит дико, царапается, вырывается.

Баб У шка – сам не свой, орет:

– Кто, где, лица, имена запомнила?

– Ореховские, – выдавила. – Петрика люди… В офис вызвали, как приличные, а сами… Лиц и имен не помню – ударили сильно, как послала.

Ореховские и Ореховские, люди известные.

Он поднял Марию на руки, и в ванну: компресс, коньяк насильно, руки целует, по волосам гладит, слезы прячет, план думает.

Под утро она уснула.

Олег долил остатки конька, залпом выпил, вытянул руки, волнение успокаивая и судьбу свою определяя.