Виктор Мережко - Входя в дом, оглянись

— Наверное, трудно. Или невозможно. — Савостина дождалась, когда Артур окажется на земле, велела Хамиду: — Позови его.

Тот мелким, быстрым шажком нагнал Артура, что-то сказал ему. Парень взглянул в сторону хозяйки, улыбнулся, отложил пачку черепицы, не спеша и с достоинством пересек двор.

— Слушаю, Антонина Григорьевна.

— Можешь без этого? — поморщилась она.

— Не могу. Не имею права. Ты хозяйка, я работник.

— Послушай, работник. — Антонина с прищуром смотрела на влажное от пота, сильное тело парня. — Поосторожней там. А лучше всего крутись на земле, а на верхотуру не лезь. Не дай бог, грохнешься.

— Жалко будет, если грохнусь?

— Себя жалко. Затаскают потом по ментам.

— Благодарствую за откровенность. Ты во всем такая?

— Еще не убедился?

— Не до конца.

— Ну, убедишься, скажешь.

— Если доживу.

— А куда денешься? Молодой, все впереди.

— Да и ты еще не совсем старуха.

От услышанного Антонина поперхнулась, негромко спросила:

— Как ты сказал?

— А чего? — широко улыбнулся Артур. — Разве я не прав? Любой молодой фору дашь.

— Ладно, иди, — махнула Савостина. — Но на крышу все-таки не лезь. Я запрещаю.

— Еще раз благодарствую. За заботу. — Артур наклонился, взял влажную и пухлую ее ладонь, поцеловал. — Буду делать как велишь, хозяйка, — и зашагал к рабочим.

Оглянулся, подмигнул, улыбнулся.

…Они не видели, что за происходящим издали наблюдал Михаил. Он стоял за двором кафе в зарослях молодой акации, дышал тяжело и болезненно, не сводил глаз с жены и молодого работника.

Потом развернулся и медленно побрел прочь.

Глубокой ночью тихо и звонко от сверчков. Почти не лаяли во дворах собаки, редко проносились по улице машины, и лишь трасса жила так, словно жизнь на ней не прекращалась.

Михаил сидел на диване, раскачиваясь вперед-назад. Бледный свет луны заливал окно. Тишина в доме пугала.

Михаил поднялся, медленно добрел до двери, вышел в коридор. И там тишина…

Михаил добрался до комнаты жены, дверь была приоткрыта. Осторожно заглянул, увидел полуприкрытое и полуобнаженное тело спящей, мягко зовущее в матовом лунном свете, хотел было поправить покрывало, но решил не будить, двинулся дальше.

Проверил еще одну комнату, вторую; стал подниматься по лестнице на второй этаж.

Дверь, за которой спал Артур, нашел почти сразу. Она тоже была открыта, до слуха доносилось негромкое ровное похрапывание.

Вошел в комнату, сел на стул напротив, некоторое время молча наблюдал за работником. Дотянулся до его плеча, легонько пошевелил.

Артур очнулся от сна почти сразу. Сначала удивленно, не узнавая в полутьме, смотрел на человека, потом резко сел на кровати.

— Кто это?

— Михаил Иванович, — ответил Савостин и вдруг тоненько рассмеялся. — Испугался?

— А то! Чего вы так?

— Не спится.

Артур сел поудобнее.

— А Антонина?

— Она спит. Крепко спит. Тяжелый день был.

— Ну да. Тяжелый, — согласился Артур. — Может, помочь чем надо?

— Мне? — удивился Михаил. — Уже не надо. Полегчало. А вот поговорить охота.

— Ну давайте. — Артур опустил ноги на пол. — Говорите.

Савостин помолчал, глядя на него, потом спросил:

— А ты кто, Артур?

— В каком смысле? — удивился тот.

— Откуда здесь взялся?

— Разве Антонина Григорьевна не сказала?

— Антонина Григорьевна?.. Антонина Григорьевна сказала, но есть вопросы. Ты надолго к нам?

— Как скажете.

— Скажу… Скажу, чтоб завтра же тебя тут не было.

— Это почему?

— Так хочу. Собираешь вещички… их у тебя не так много… Даю на дорогу деньги, и больше тебя здесь нет.

— Вещички?.. Прямо сейчас?

— Поговорим, и собирайся.

— Дела… — мотнул головой Артур и спросил в лоб: — Ревнуете, что ли?

— Нет, — повел тяжелой венозной рукой Михаил. — Не столько ревную, сколько боюсь.

— За Антонину?

— За себя. Сердце может не выдержать.

— Все-таки, значит, от ревности?

Савостин наклонился вперед, заговорил негромко, доверительно:

— Знаешь, сколько лет я ее добивался? Она меня в упор не видела. Ради нее поехал на Север… на газодобычу. Заработал там, построил вот эту домину, потом взялся за кафе. И все ждал, когда она сдастся. И она сдалась. Не сразу, с оговорками, но сдалась. Сам себе не верил, перестал выпивать, забыл всех друзей-товарищей. Только она! Единственная и любимая. Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю, — кивнул Артур. — Но ведь опять пьете.

— Пью. От боязни, что уйдет. Соберет как-нибудь манатки и уйдет. Вот тогда не выдержу. Тогда точно с собой что-нибудь сделаю.