Ольга Арнольд - Сезон любви на Дельфиньем озере

С тех пор все мы успели выйти замуж и развестись (Ника — даже не один, а два раза); Вика воспитывает сына, а Ника — дочку. Но это не мешает нам относиться друг к другу точно так же, как в то жаркое лето, когда мы встретились на скалистом берегу Ашуко и понравились друг другу с первого взгляда, что для женщин явление совершенно необыкновенное.

Впрочем, Ника и Вика дружили уже давно, с первого курса. Когда мы познакомились, они были еще студентками-медичками и приехали в экспедицию работать поварихами, я же тогда занимала важный пост и могла бы задрать нос, но не задрала — я работала в дельфинарии тренером; это и сейчас редкая профессия, но тогда тренеров, работавших с дельфинами, в стране считали на единицы, а уж женщин среди них почти не было. И вот, хотя прошло уже десять лет, все вернулось на круги своя — Вика, теперь врач-психиатр, и Ника, невропатолог, едут на биостанцию в качестве поварих, а я снова буду тренировать дельфинов. Наверное, мы постарели, но я этого не чувствую, наоборот, мне кажется, что с возрастом мы похорошели. Ника в юности была просто красивой, теперь же ее красота приобрела какую-то особую утонченность и изысканность. Вика, миниатюрная, кругленькая, круглолицая, со сверкающими темно-карими глазами за стеклами очков, которые все равно не могли оптически уменьшить их громадность (индусы говорят о таких очах: «глаза коровы», и это считается высшим комплиментом), просто расцвела; она никогда не считалась красавицей, но сейчас так и искрилась обаянием и остроумием.

Я считаю, что для этого ей просто надо было расстаться с тираном-супругом, но вслух этого не высказываю. Что же касается меня, хоть себя хвалить неудобно, но все же скажу, что все последние годы я боролась с лишней мышечной массой — наследством моего спортивного прошлого — и победила в этой борьбе. Теперь я здорово постройнела и выгляжу как женщина, а не как член сборной команды по плаванию; вот только плечи остались у меня чересчур широкими, но с этим уже ничего не поделаешь.

Так что в тот день мы были в великолепном настроении, и никакие дурные предзнаменования нас не мучили; если и возникали какие-то предчувствия, то, скорее, ожидание любви; дельфинарий для нас всегда окружала атмосфера влюбленности, и все мы познакомились со своими будущими (первыми) мужьями именно там. И сейчас подспудно были готовы снова влюбиться — пусть на месяц, пусть не очень серьезно, но все-таки влюбиться и помнить об этих мгновениях счастья потом, в серой московской жизни…

Наконец объявили наш рейс, и мы пошли на контроль, опасливо закрывая корзинку с кошкой чемоданами.

Нам в тот день повезло: самолет задержался всего лишь на час, и в аэропорту Анапы уже ждал экспедиционный «уазик», который без приключений доставил нас на место. Впрочем, без приключений — это в нашем понимании то, что у машины не отказали тормоза, мы не застряли на каком-нибудь особо крутом подъеме и не сорвались в пропасть. Ехать на тряском «уазике» по горной дороге, засыпанной камнями после оползней и размытой ливнями (грейдерщик помер, сообщил нам шофер, и трассу в этом году никто не чистил), большая часть которой к тому же проходит по краю обрыва, да еще по тридцатиградусной жаре, — удовольствие не из самых приятных. Когда мы к пяти часам прибыли наконец на место, я чувствовала себя так, будто кто-то пытался сделать из меня яичницу-болтушку. Представляю, какие ощущения испытывала во время переезда несчастная кошка!

Первым, кого я встретила, когда с трудом сползла с подножки «уазика», был мой старинный приятель Никита Вертоградов, работавший в дельфинарии тренером. Он радостно принял меня в свои объятия и, целуя, так крепко притиснул к своей широкой груди, что сломались висевшие у меня на шее солнечные очки на цепочке. Дорогие американские очки, сувенир на память от уехавшей за рубеж подруги! Правое стекло пошло трещинами, левая дужка отскочила… Они теперь годились только в мусор.

Завидев Инну, жену Никиты, я, едва успев поздороваться, принялась жаловаться ей на мужа. Но она почему-то мне не посочувствовала — пропустив мимо ушей рассказ о моей безвозвратной утрате, она, всплеснув руками, почему-то возмущенно спросила:

— Как?! И тебя он тоже обнимал и целовал?

Поварих тоже встретили с распростертыми объятиями — как всегда и даже более радостно, чем всегда. Выяснилось, что в этом году по совершенно необъяснимым причинам на наших работниц горячего цеха одновременно набросились всевозможные напасти: Галя и Рита, которых должны были сменить мои подруги, уехали раньше — у одной муж в Москве сломал ногу, а вторая сама здесь разболелась. Вторую смену поварих — двух девчонок-студенток — с позором выгнали: мало того, что они готовили совершенно несъедобно, но еще и умудрились сварить суп из непотрошеной курицы! Оказывается, они пребывали в полной уверенности, что куры бегают под ногами, уже готовые для котла. Если учесть, что из одной синюшной и с таким трудом добытой курицы предполагалось приготовить полный обед на двадцать пять человек (курицу сначала варят, потом вынимают из бульона и режут на множество мелких кусочков, которые смешивают с рисом, — получается так называемый «куриный плов»), то можно себе представить, насколько оголодали обитатели биостанции!