Ольга Арнольд - Сезон любви на Дельфиньем озере

Я сидела в его палатке и что-то зашивала, как вдруг услышала… отборнейший мат! Крайне удивленная, я выглянула наружу и примерно метрах в трехстах от себя — звуки на побережье разносятся далеко — увидела торжественную процессию — с базы на озеро тянули кабель. Каким образом они умудрились выстроиться строго по рангу — не знаю, но это факт: впереди вышагивал начальник экспедиции Максим, за ним гуськом шли ученые: сначала единственный на биостанции доктор наук Лапин, затем два старших научных сотрудника — один из них мой приятель Феликс, — потом младшие научные сотрудники вперемежку с аспирантами и стажерами, и замыкали шествие лаборанты и сезонные рабочие. Естественно, основная тяжесть ложилась на плечи первых в цепочке, а на долю последних приходилось не так много, но ругались все одинаково — ни сном ни духом они не подозревали, что я их слышу.

Но почему это я рассказываю только о двуногих наземных обитателях дельфинария, хотя те животные, которые проживали в бассейнах и вольерах на его территории, гораздо интереснее? Центральный бассейн, широкий, но зато мелкий, занимала дельфиниха Фифа — очень общительная и дружелюбная особа. Рядом с ней в соседнем бассейне жили два котика, а в баке — большом и глубоком сосуде, действительно напоминавшем по форме бак, находился гренландский тюлень, симпатичное пятнистое существо с мордочкой спаниеля.

Кроме этих основных бассейнов, в стороне за пятихатками рядом с будущей баней сооружалось еще несколько; в одном из них, законченном на скорую руку, помещался зверь совершенно замечательный и очаровательный, самка морской выдры — калана по имени Анюта.

Кроме того, для дельфинов был выделен вольер прямо в море; это было сооружение весьма странной формы на сваях, вбитых в морское дно метрах в пятидесяти от берега. Между сваями была натянута рыбачья сеть, ограничивающая вольер не только с боков, но и снизу — на глубине шести метров (такое сетчатое дно вольера называется ложным дном). Название у этого сооружения было соответствующее — каракатица. Каракатица соединялась с берегом коридором — узким проходом, стенки и дно которого тоже были сделаны из сетки; иногда дверцу каракатицы открывали, и тогда дельфин мог свободно курсировать между берегом и основным вольером. Там же могли спокойно передвигаться и тренеры на «мыльнице» — плоскодонной утлой лодчонке, которую перемещали по коридору, хватаясь руками за протянутый от каракатицы до берега канат. Именно здесь наша группа, которую возглавляла на месте Ванда (ее начальник появлялся здесь крайне редко), должна была проводить свой эксперимент.

Сейчас в каракатице обитала дельфиниха Ася, небольшое по дельфиньим масштабам и скромное существо; мы еще не знали, будем ли мы работать с ней или с Фифой, потому что Ася в данный момент страдала отсутствием аппетита, а, как известно, основной метод выработки условных рефлексов у животных, даже таких умных, как дельфины, — это пищевое подкрепление. Ася же с удовольствием наблюдала за своими тренерами и иногда, под настроение, с ними играла, но так как есть ей не хотелось, то она забавлялась, вырабатывая различные формы удобного ей поведения у своих дрессировщиков — так мне, по крайней мере, казалось.

Было еще одно место на базе, которое страшно меня привлекало, — домик ихтиологов. Он стоял на отшибе, в ограде возле него была калитка — индивидуальный выход на море. В отличие от других стандартных жилищ он состоял из трех комнат и передней, которая служила и кухней: там стояли электроплитка и холодильник, так что ихтиологи могли функционировать совершенно отдельно от всего остального лагеря. Тем более что к домику была подведена вода: у них во дворике в аквариумах и небольшом круглом бассейне жили не только морские рыбы, но и пресноводные.

Но украшением этого дома был огромный аквариум, прямо напротив входа. У стены стояла длинная деревянная скамейка, и при желании можно было просто лечь на нее и смотреть, смотреть, смотреть…

Даже спускаясь под воду с аквалангом, всего этого увидеть невозможно, по крайней мере, за одно погружение — ведь здесь было собрано практически все, что обитало у здешних берегов, и мне иногда казалось, будто я смотрю какой-то фильм о подводном царстве и даже порою сама вхожу в кадр. На дне из-под камней выглядывали страшные на вид скорпены с шипами; тут же угадывались с трудом очертания камбалы — небольшой, конечно, потому что для большой понадобился бы аквариум во весь этот дом. Тут же суетились обыкновенные бычки, еще не в томате. В толще воды сновали маленькие, блестящие, отливающие перламутром зеленушки; ближе к поверхности серебрились кефали, такие изящные в своей привычной среде. Стайки рыбок-ласточек, черных, с вырезанными, как у настоящих ласточек, хвостами, летали по аквариуму; тонюсенькие рыбы-иглы пронизывали своим заостренным полупрозрачным телом воду. Тут же болтался как бы случайно сюда попавший морской дракончик, такой безобидный на вид, но я-то знала, что у него, как и у более толстых и очень вкусных морских коров, есть ядовитые шипы. Не обошлось, конечно, и без пятнистых барабулек. Но больше всего меня очаровывали морские коньки. Их в аквариуме была целая стайка; я могла до бесконечности следить за тем, как они передвигаются, как извиваются их гибкие хвостики, мне казалось даже, что их лошадиные мордочки меняют время от времени свое выражение.