Рене Энн Миллер - Никогда не целуй маркиза [litres]

– Уф!.. – прохрипел гигант. Но он все еще держался на ногах.

«Да падай же, бычара!» – мысленно воскликнул маркиз – и снова провел несколько быстрых ударов.

Тут гигант, наконец, согнулся пополам, а потом рухнул на землю.

В амбаре воцарилось молчание, а Джеймс, взяв у Рейли свой пиджак, вышел навстречу закатному солнцу.

– Теперь стало полегче? – Слуга ухмыльнулся и похлопал его по плечу.

Джеймс ухмыльнулся в ответ – и тут же поморщился от боли; челюсть ужасно болела.

Рейли же помахал пачкой банкнот – это был его выигрыш – и с гордостью заявил:

– Впервые мне не пришлось выходить на ринг, чтобы заполучить такую сумму. Я знал, что вы победите, потому что настроение у вас было хуже некуда.

– Значит, сюда ты ходишь в свои выходные дни? – спросил Джеймс, хотя прекрасно знал ответ, так как частенько видел синяки на лице Рейли. – Разве я мало тебе плачу?

Рейли весело рассмеялся:

– Видели бы вы, как местные дамы утешают меня после боя!

Когда Джеймс подъехал к Трент-Холлу, на небе уже сияли звезды. Боль, терзавшую его после боя, облегчила изрядная порция эля, выпитая в баре по дороге из Мингсфилда.

Остановив коня, маркиз спешился и неуклюже затопал по гравию – на ногах его были только чулки.

– О, дьявольщина, – проворчал он, запрыгав на одной ноге.

– Это все потому, что вы сняли и бросили сапоги, – сказал Рейли. – Какой-нибудь счастливец наверняка уже нашел пару почти новеньких веллингтонов [7] Веллингтоны – высокие кожаные сапоги для верховой езды; такие носил герцог Веллингтон. , брошенных у дороги.

Маркиз нахмурился и пробурчал:

– Кто бы ни нашел их, пусть носит. Они чертовски жмут.

Когда он доковылял до дома, дверь распахнулась и навстречу ему выбежал Энтони.

– Где ты был, Джеймс? Что с твоим лицом? И где твои сапоги?

– В Лондоне, у зеленоглазой ведьмы.

– Черт возьми, да ты пьян! – Энтони наморщил нос и отступил на шаг.

Рейли хлопнул хозяина по плечу и подтвердил:

– Да, есть немного! А еще ему чуть-чуть больно.

– Ладно, это к делу не относится, – сказал Энтони. И вдруг заявил: – Нина пропала!

– Что ты сказал?.. – Джеймс похолодел.

Энтони протянул ему листок бумаги.

– Вот, смотри…

Джеймс выхватил листок из руки брата и уставился на коротенькую записку.

«Я уехала в Лондон!» – сообщала сестра.

Проклятье, о чем Нина думала? Впрочем, было ясно, что она совсем не думала. Глупая девчонка погубит себя!

Скомкав листок, маркиз, мгновенно протрезвев, ринулся вверх по лестнице.

– Рейли, пакуй мой саквояж! – закричал он. – Мы едем в Лондон!

Ранним туманным утром, сидя в экипаже, Джеймс смотрел на траурный венок, висевший на двери его лондонского особняка на Белгрейвской площади, где он не был уже больше года. Почему он не продал этот дом? И почему Джеймс содрогнулся при мысли о том, что придется сюда войти? Но он приказал бы кучеру ехать дальше, если бы не надеялся, что Нина остановилась именно здесь.

Выходя из экипажа, Джеймс провел ладонью по лицу и поморщился, когда пальцы коснулись поврежденной челюсти. Рейли вышел вслед за ним и сочувственно похлопал его по плечу.

Сняв с двери венок с выгоревшей черной лентой, маркиз вставил ключ в замок и открыл дверь. В нос тотчас ударил застоявшийся воздух, характерный для давно необитаемых домов.

Джеймс со вздохом положил венок на стол в прихожей. Интересно, здесь ли Нина?

Он окликнул сестру, но ответа не последовало.

Направившись к лестнице, Джеймс тяжело вздохнул и начал подниматься, стараясь не вспоминать прошлое. Но, увы, не вспоминать не получалось. Он прекрасно помнил глухой удар, когда Генриетта упала с лестницы. И отчетливо помнил звуки собственных шагов, когда бросился на лестницу из своего кабинета. А следом за ним бежал Энтони…

Джеймс сглотнул подкативший к горлу комок и ускорил шаги. Переступив порог гостиной, осмотрелся. Вся мебель была накрыта чехлами, а зеркала затянуты черным крепом. В комнате было темно и сыро – точно в склепе.

Выбежав из комнаты, маркиз бросился обратно к лестнице.

– Нина! – прокричал он, но и на сей раз ответа не последовало.

Проклятье, его преследовали воспоминания! И слышался пронзительный голос Генриетты, когда она оправдывала свою неверность, обвиняя во всем его. Но он-то сохранял ей верность на протяжении всего их несчастливого брака.

Стараясь отбросить ужасные воспоминания, он зашагал по коридору, направляясь в спальню Генриетты. Но и там было пусто. Чуть помедлив, Джеймс вошел в свою спальню. Как и все остальные комнаты, она выглядела необитаемой. Даже Энтони, когда бывал в Лондоне, не останавливался в этом доме. Джеймс отодвинул шелковые занавески, и комната в лучах утреннего солнца перестала казаться угрюмой. Открыв венецианское окно, Джеймс сделал глубокий вдох.