Людмила Толмачева - Школа нашей любви

– Я отвезу тебя.

В его тоне не было прежней уверенности.

Ему что, лень? Ну и не надо!

Лида бросила фартук на спинку стула и пошла в прихожую. Он шел следом, остановился за ее спиной, вплотную.

– Лид, может, останешься?

– Что?! Я не понимаю тебя, – холодно бросила она и потянулась за беретом, лежащим на полке.

Обеими ладонями он обнял ее за талию, развернул к себе, хрипло прошептал:

– Разве ты ни о чем не догадывалась?

– Отпусти! Зачем это? – вырывалась она из его рук, но тщетно.

– Ведь я любил тебя, – с жаром, торопливо объяснялся одноклассник. – Много лет. А в десятом, после того бала, я не спал всю ночь. Перед глазами была ты, в алой блузке с глубоким вырезом, с розой в волосах. Ты сама была как роза. Нежная, благоуханная…

– Женя, прекрати!

Но он уже целовал ее, крепко прижимая к себе. Она отчаянно вертела головой, пытаясь вырваться, оттого поцелуи приходились на щеки, нос, уши. Наконец, его губы поймали ее рот, впились с жадностью и долго не отпускали. Это был безответный поцелуй.

Когда он освободил ее из объятий, реакция была неожиданной. Лида провела ладонью по своим губам, горько усмехнулась:

– Помнишь из анекдота? «Розу сорвал не ты…» Ну и так далее. Я пойду, Женя. Не надо… Так было легко, уютно, а теперь…

– Погоди. Дай мне сказать! Понимаешь, я должен высказаться. Столько лет это было тайной. Черт! Мелодрама какая-то! Но как по-другому? Я даже Лехе, другану своему, боялся сказать. А уж тебе и подавно. Так и ходил, пристукнутый мешком из-за угла. На уроках ни фига не соображал, на тебя пялился. Вы с Лариской через одну парту от нас были… Сижу на какой-нибудь математике, класс интегралы с дифференциалами мучает, а я, как лох, балдею с тупым видом, на твои волосы любуюсь. На солнце они медью отливали, а на самой макушке такой пушок в виде нимба клубился…

Опустив голову, Лида слушала его признание. Испытывала ли она блаженство или на худой конец гордость избранницы? Нет. Только горечь и сожаление. Ведь она знала, видела, чувствовала его любовь, но оставалась к ней равнодушной. Даже избегала его.

А он все говорил, не мог остановиться:

– Сейчас увидел эти твои волосы с рыжим отливом, у меня что-то перемкнуло… Внутри такое творится – не передать. Ты не бойся, я приставать больше не буду. Извини, не сдержался. Вообще я по натуре сдержанный чувак, мне привычней женская инициатива…

Ее слегка царапнули последние слова Евгения. Лида подняла голову, чтобы заглянуть в его глаза. Но в их чистой синеве не было ни мужского бахвальства, ни насмешки – ничего такого, что она так ненавидела в своем муже.

– Моей инициативы ты не дождешься, – парировала она и тут же смягчила фразу: – Я не привыкла атаковать мужчин. Жень, ты не отвезешь меня? Уже поздно, меня, наверняка, потеряли.

– Разумеется. Давай я помогу тебе.

Он помог ей одеться, при этом чуть-чуть задержав теплые ладони на ее плечах, затем накинул куртку и, не застегнувшись, первым вышел на лестничную площадку.

С утра у Лиды были занятия. Она ждала учеников в своей просторной, с тремя огромными окнами мастерской и вновь вспоминала вчерашнее приключение.

Для кого-то нечаянная встреча с одноклассником и скромное чаепитие в его доме – обычное дело, мало ли таких случаев в жизни, но для нее это было событие, оставившее глубокий след. Да и зачем лукавить? Скромным то чаепитие не назовешь. Особенно его финал. Ей давно никто не признавался в любви. Она не помнит, когда ее обнимали с такой страстью, так ненасытно целовали. Перед мысленным взором маячило грустное лицо Жени, а в ушах звучала одна и та же фраза: «Ты и сама была как роза. Нежная, благоуханная…»

Ее не коробила ходульность сравнения с розой – веками повторяемые слова, звучавшие из уст миллионов мужчин. Какое ей дело до тех женщин, кому посвящались эти слова. Вчерашним дождливым вечером они предназначались только ей.

Она впервые задавала себе вопросы, ответов на которые не было. Ну почему в юности девушка так глупа? Отчего не замечает она истинную любовь, не ценит дарованное судьбой самое чистое и неповторимое чувство?

Ах, как бездарно промелькнула ее юность! С кем разделила она свои лучшие годы, кому доверила девичью нежность и мечты? Да никому! Добровольной затворницей просидела в тесной комнатке, за письменным столом с тетрадями и учебниками, до самого пятого курса института. А потом вышла замуж за человека, как оказалось, чужого, неинтересного, родила ребенка и уже окончательно превратилась в наседку, жизненный круг которой суетен и незатейлив.