Элеонора Хитарова - Любить Кеану

И не бывает у него никакого расстройства желудка! У него, наверняка, какая-нибудь особенная диета!

– О ком это вы тут? – внезапно встрял в наш диалог модель с претенциозным псевдонимом Донни Стардаст, смуглый красавец с длинными кудрявыми волосами, которым позавидовала бы любая девушка.

Его я знала очень хорошо, потому что вот уже полгода как он каждую неделю просил меня передать Джулиану весточку о том, что сердце Донни безудержно страдает от любви к нему.

Почему Донни стеснялся сказать это непосредственно Джулиану, я стеснялась узнать. Я только исправно передавала душещипательные послания от Донни Джулиану, которые Донни трогательно нацарапывал почерком прилежного первоклассника на пропитанной духами бумаге. Но Джулиан Руффи оставался бесстрастным, как карандаши, которыми он рисовал эскизы платьев.

– О Кеану Др..Ривзе! – с издевкой усмехнулась Мариелла и глянула на меня.

– А-а, – с пониманием кивнул Донни, – он красавец. Но мне жаль беднягу: после роли этого Нео все теперь решили, что он действительно летает по ночам и намеревается спасти мир. Объявили его антихристом и еще, Бог знает, кем. И все ждут, пока его отвезут в психушку с манией величия. Мужику теперь придется всю жизнь отмываться от этого Нео. И еще двадцать лет играть в фильмах простых небритых парней, чтобы доказать всем, что он нормальный, что у него потеют подмышки, как у всех, и заставить фанатов забыть про чудо-Нео, у которого даже щетина на лице не росла!

– И еще он не ел! – Мариелла очень гордилась тонко подмеченной деталью.

– Нет, по-моему, он ел! – Донни сосредоточенно нахмурил ухоженные брови.

– Не ел! – взвизгнула Мариелла.

– Ел!

– Какая разница! – махнула рукой я и быстро отошла от них, иначе я бы точно не удержалась и врезала бы обоим за их мерзкие разговоры.

Пускай Донни еще попросит меня что-нибудь Джулиану передать! Я ему быстро напомню про потеющие подмышки и не растущую щетину! И про антихриста вспомню тоже!

Я взяла с фуршетного стола новый бокал вина и оглянулась: Мариелла и Донни все еще спорили, ел Нео в «Матрице» или не ел.

ХХХ

Дома меня начало тошнить буквально с порога: нет, я ничего не успела съесть. Успела выпить, правда, полторы бутылки вина. И два стакана виски сверху налила в желудок. Ему не понравилось. А кому бы понравилось?

Это было ужасно. Гораздо ужаснее, чем обычно. Одно дело, когда ты суешь два пальца в рот по болезни, по собственной воле, из вредной привычки, из мазохизма. Тогда ты отвечаешь за то, что делаешь, и в какой-то момент, после нескончаемой череды рвотных позывов, когда пальцы уже целиком проникают чуть ли не в пищевод, гортань душит кашель, в глазах начинают мельтешить цветные кляксы, а колени мелко трястись, ты можешь приказать себе остановиться. Потому что понимаешь, что внутри тебя уже не осталось ненавистной тебе пищи, что это просто рефлекс.

Другое дело, когда процесс неуправляем. Когда ты не в состоянии контролировать, когда это начнется и в какое мгновение закончится. Когда единственное, о чем ты мечтаешь – это немедленно принять горизонтальное положение, а сама вынуждена стоять, согнувшись в три погибели над унитазом и не имея возможности даже выпрямиться, так как каждое твое движение вызывает новый приступ тошноты.

И вино, само по себе, ужасная вещь. Терпкий, ароматный напиток, проведя в желудке некоторое время, превращается в зловонный яд, в едкую черную кислоту, которая, исторгаясь, сжигает пути, по которым устремляется наружу.

Мне отвратительно и больно отплевываться от него, и горло мое потом жжет так, что я даже не могу говорить какое-то время. Только кашляю.

Я помню, как сижу на холодном полу, рядом с унитазом, держусь за горло, молчу, с трудом сглатываю и думаю о злокачественных опухолях. Мне чудится, что в голове перекатывается свинцовый шар, размером с яблоко. Он катается по моему мозгу тяжеловесно, и череп медленно раскачивается в такт его движению, меняя местами пол и потолок.

Вокруг меня суетится Нельсон. Он понимает, что мне плохо и тревожно мяукает, трогает мою руку лапкой, заглядывает мне в глаза, словно спрашивает, чем он может помочь. Этот кот любит меня.

Из последних сил я доползла до постели и мгновенно заснула. Просто выключилась.

Я открыла глаза. Часы показывали три часа ночи. В голове гудело, горло продолжало мерзко саднить. Заснуть мне больше не удалось. Благо, завтра была суббота. Интересно, до чего доведет меня мое обжорство? До рака? До сумасшествия? Или до самоубийства? Сколько можно уже, в конце концов. На кого я становлюсь похожей? На скотину без толики самосознания. На безвольную тварь. Что бы я сказала своему любимому Кеану? Что я – зацикленная на своем теле обжора? Не так уж и красиво мое тело, чтобы таким образом о нем печься. Сколько лет еще мне надо потратить, стоя лицом в унитаз, чтобы это понять?